В 40-х годах XIX века, в то самое время, когда местные крестьяне-фабриканты освободились от крепостной зависимости, в мире совершалась первая научно-техническая революция, и XIX век по праву обретал звание «век пара и электричества». Время «мастерков» прошло. Крупные фабрики, строившиеся новыми хозяевами, уже не могли обходиться без машинного производства. Однако своего машиностроения в России еще не было. Заказать новейшее оборудование можно было только в Англии, но, пользуясь техническим превосходством собственной текстильной отрасли, британцы совсем не хотели создавать конкурентоспособную промышленность в других странах. На помощь русским промышленникам пришел немецкий предприниматель Людвиг Густавович Кнопп, служивший в представительстве английской текстильной компании «Ди Джерси», поставлявшей пряжу на русские фабрики. Этот уроженец Бремена, условившись с русскими предпринимателями, отправился в Великобританию договариваться о поставках машин. Успеха Кнопп добился не сразу, однако предпринимательский и дипломатический таланты все же позволили ему убедить владельцев нескольких машиностроительных заводов Манчестера в том, что поставки машин в Россию – это крайне выгодное дело. Главным образом он говорил о масштабах предполагавшихся закупок и рисовал чудесные картины открывавшихся коммерческих перспектив в стране, не имевшей на тот момент своего собственного машиностроения. Добившись кредита у англичан и разместив заказы, Людвиг Густавович навербовал специалистов для сборки и наладки оборудования и даже добился эксклюзивного права на представительство машиностроительных компаний, с которыми имел дело. Вернувшись в Россию с командой механиков и других специалистов, он в 1846 году оборудовал Морозовскую фабрику по последнему слову техники, прославившуюся на всю Россию под названием Никольской мануфактуры. В скором времени после того как Кнопп сорвал свой первый серьезный куш, фирма «Ди Джерси» объявила себя банкротом, и бывший помощник ее представителя открыл в Москве собственную контору. Заказчики валом повалили к Кноппу – русские фабриканты быстро смекнули, что тот, кто промедлит с модернизацией производства, в самом скором времени вылетит в трубу. Но не в одних машинах растущих фабрик было дело. Процветание озерских фабрик во многом обеспечивалось дешевизной рабочих рук. Уникальность ситуации, сложившейся в Озерах, заключалась в том, что «чужие» деньги в село не пускали – хозяева фабрик и крестьянская община крепко держались «своих прав», чиня всякие препоны пришлым. Такие правила во многом способствовании сохранению патриархальных порядков и нравов, которые вполне уживались с приметами технического прогресса. Коренные жители Озер если и работали на фабриках, то больше «на должностях». Это были специалисты-ткачи, высококвалифицированные работники и мастера. Но таких было относительно немного, а большинство озерчан предоставляли услуги – занимались гужевым извозом, перевозя сырье и товар, торгуя в лавках, харчевнях, трактирах, сдавая комнаты «под углы» и прочее в этом роде. Для работ на фабриках приходили крестьяне из окрестных деревень, из Тульской и Рязанской губерний, границы которых сходились неподалеку от Озер, на окском берегу. Наниматься на фабрику приходили в Озеры целыми «обществами». Имея свои наделы, крестьяне приходили на фабрику «в отход», чтобы подработать. Это было то самое, что в советское время называли «шабашкой». Часто селяне «кооперировались»: половина села шла на фабрику, а вторая обрабатывала их наделы. О том, кто и куда пойдет работать, как будет вестись между ними расчет, договаривались внутри общины на сельском сходе. Зная об этой особенности быта крестьян-рабочих, договор с ними заключался несколько раз в году, поскольку «контингент» мог меняться. После Пасхи на Фоминой неделе нанимали рабочих на весну и лето, а после праздника Покрова Пресвятой Богородицы, который отмечается 1 октября по старому стилю, нанимали рабочих на осень и зиму. На некоторых фабриках при найме рабочих лето разделяли еще на два срока – «от Петрова дня до Успения» (то есть 15 августа по старому стилю) и «от Успения до Покрова». Это было связано со спецификой тех договоров, которые заключались крестьянами между собой. Те из них, кто был на фабрике весной, возвращаясь в село летом, сменяли тех, кто работал на их наделах, чтобы осенью самим «покрыть должок перед соседями» на уборке урожая их наделов, пока те будут работать на фабрике. Заключенные условия ни рабочие, ни хозяева впредь до нового «срока» нарушать были не вправе. Условия труда были крайне тяжелыми. Рабочий день начинался в 6 утра, а заканчивался в 10 вечера. В субботу «шабашили» раньше – шли в баню, а потом в церковь, к вечерней службе. Отдыхали в воскресенье. В церковные праздники не работали. Платили «задельно»: «со штуки» или «с сотни катушек» выходило от 7 до 12 рублей в месяц. Работающие в Озерах пришлые крестьяне жили «на своих харчах». Так как казарм для рабочих при фабриках не было, то им приходилось «вставать на квартиру», а вернее, «снимать углы» или обитать в «ночлежных домах», за что тоже надо было платить. Из дома все приходили «с грошом в кармане», и чтобы прожить месяц, брали на фабрике расчетную книжку, по которой покупали продукты. По той же книжке выдавали водку в кабаках. Расчет с лавочниками и кабатчиками вела фабричная контора, а в конце месяца при расчете с рабочего «удерживали за взятое по книжке», и иной раз работник оставался еще и должен. При такой системе расчетов редко кто из фабричных получал на руки больше 2-3 рублей, прожить на которые целый месяц было невозможно, поэтому снова приходилось брать расчетную книжку. Но и этому были рады! Дома-то, в деревне, к весне вообще «зубы на полку клали», проев за зиму все запасы и не имея медной полушки, чтобы купить еды. И голодные домочадцы отчаянно завидовали «фабричным», которые худо-бедно, а всегда бывали сыты, могли выпить водочки, да еще и какая-нибудь деньга у них в карманах водилась.