Силой отца Николая Никольского была его аргументация. Объясняя свою позицию, он писал в своих объяснительных, что церковный капитал находится не в чистых деньгах, а в ренте, то есть в ценных бумагах, при размене которых произойдет немалая потеря. Предлагал же он вернуться к варианту с использованием остатков годичных сумм, деля их поровну: одну часть в пользу церкви, другую пуская на выкуп домов. В прошении, поданном причтом, содержался завуалированный укор в адрес отца Николая – дескать, сам-то он живет в доме, принадлежащем церкви, и избавлен от выплат, которые вынуждены нести его подчиненные. Не миновал отец протоиерей и этой темы, написав все как есть: «Причт указывает на дом протоиерея, как уже выкупленный в собственность церкви. Но дом протоиерея был выкуплен не из церковных сумм. Деньги на его приобретение были пожертвованы Серафимой Семеновной Щербаковой, супругой покойного храмоздателя Ивана Федоровича Щербакова. Она же, одновременно с покупкой дома протоиерея, пожертвовала 5 тысяч рублей на свечи для храма и 5 тысяч в пользу причта “за вечное поминовение усопших родных”. Ею же, Серафимой Семеновной Щербаковой, много было пожертвовано для церковной ризницы и сделано бронзово-вызолоченное облачение на престол». Свою задержку с ответом на указы консистории отец Николай пояснил проволочкой с выяснением некоторых важных обстоятельств. В частности, выяснилось, что отец Алексей Лихачев и псаломщик Владимир Никольский в прошении писали, что земля, отведенная крестьянским обществом под постройку их домов, была отдана им лично. Так и в клировой ведомости писалось, однако были подняты приговоры, по которым передавалась земля, и выяснилось, что земля для постройки домов причта была отдана не лично членам причта, а церкви. Стало быть, выкупать церкви самой у себя эту землю не было никакой возможности. К тому же, как выяснилось, не совсем ясно было, кто хочет продавать свои дома. Дьякон Николай Троицкий, поступая на приход, обязался выкупить дом предшественника за несколько лет, выплатив стоимость дома, а вдове и его дочери оставить в том доме помещение для жилья. Но он делать этого не стал и предпочел жить на квартире. Вдова умершего дьякона Павла Розанова жила в доме со своей дочерью и продавать его совсем не хотела. Хозяйке дома исполнилось уже 82 года. Из-за старости лет и привычки она не хотела менять место жительства и просила предоставить ей возможность дожить дома до самой смерти, а уж дочь ее, коли захочет, может потом продать дом церкви. Этот пассаж в объяснении отца протоиерея был подкреплен собственноручным заявлением вдовы дьякона, Ольги Григорьевны Розановой: «На ваш запрос честь имею сообщить вам следующее. Хотя дом стоит и на церковной земле, но я продать его не могу, так как мне тогда с дочерью положительно негде будет жить. От роду имею 81 год, едва двигаюсь, и за мною нужен ежедневный присмотр. Прожив в одном селе на этом месте более 57 лет, мне будет слишком тяжело переселяться куда бы то ни было. Я так сроднилась с селом и своим домом, что нахожу невозможным переселиться из родного дома на квартиру. Этот переезд меня просто убьет. Потому прошу Вас, отец протоиерей, не принуждать меня продавать дом и не лишать меня с дочерью теплого родного угла, где я пользуюсь покоем и удобством, заботливым уходом при моей-то старости и болезнях». Вслед за отцом настоятелем 15 марта 1912 года написал в консисторию свое пояснение и церковный староста Федор Иванович Щербаков. Писал он, что просившие о немедленной покупке их домов члены причта неверно указали, будто он согласился купить их дома из капиталов церковных, а потом отказался подписать прошение по настоянию отца протоиерея. «Никогда я не давал согласия на их желание, да и не мог, потому что приход согласился на покупку домов причта только на остающиеся суммы ежегодных расходов церковных, не трогая капиталов. Как же я мог идти против прихода? Да и потом это в ущерб церкви. Если бы даже отец протоиерей согласился на желание причтов, я и тогда бы не подписал прошение и послал бы епархиальному начальству свою просьбу».