Советское время. 1920-1930 годы. (Из книги В. Ярхо «Храмы над Окой»). Плановое истребление.

Сроки поджимали чекистов, которым надо было «выполнять разнарядку», и Остапов решил поднажать, найдя свидетеля из среды церковников. Пять дней спустя после первых допросов к восьми часам вечера 5 октября он вызвал на допрос Михаила Петровича Пятницкого 1882 года рождения, уроженца города Малоярославец, проживающего в селе Горы Озерского района, русского, гражданина СССР, имеющего паспорт, выданный озерским РО УНКВД.

Гражданин Пятницкий происходил из семьи приказчика, окончил духовное училище, до революции служил псаломщиком, а после революции дьячком. На то, что дело делалось в большой спешке и то, что Остапов слабо разбирался в церковной жизни, указывает тот факт, что в одном месте протокола Пятницкий назван дьячком, а в другом дьяконом. Но это так, штрих, не играющий большой роли, а просто дающий нам представление о качестве работы младшего лейтенанта Остапова, который спешил выдавить из этого ставшего ключевым свидетеля нужные ему сведения. И надосказать, это ему удалось. За какие-то полтора часа Михаил Пятницкий рассказал чекистам то, что никак не могли знать ни Каштанкина, ни Калиничев, ни какие-либо другие свидетели из так сказать «внешнего круга общения». Характерной особенностью этого допроса был акцентированный интерес к персоне священника Василия Шалаева. О Бычковой и сестрах Киселевых речи вообще не шло. Вопросы задавались в такой последовательности: «Знаете ли вы Шалаева В.М.? Какие у вас с ним отношения? Что вам известно о контрреволюционной деятельности Шалаева?». На это гражданин Пятницкий отвечал: «Шалаев служит попом. Встречаться приходилось на улице, а также на квартире у него или у меня. Взаимоотношения нормальные. Контрреволюционные разговоры он вел не только при мне, но и при колхозниках. В 1933 году Шалаев говорил мне: “Хамы котят взять все на ура, но неизвестно, что у них получится. Они не знают, что этим себя подрывают. Сейчас у нас урожай хороший, но управляют плохо, и все сгниет в поле». Осенью 1933 года в присутствии колхозников Шалаев говорил: “Единоличник счастлив тем, что не вошел в колхоз, потому что теперь утвердился определенный налог. Нам нужно теперь молиться не о хорошей погоде, а о дожде, потому что тогда зерно останется у нас, а не поедет за границу”. Зимой 1935 года он говорил: “От войны нам будет большая польза. Нас сейчас жмут, закрывают церкви и всеми мерами стараются побить религию, а за границей религия в почете”. Осенью 1938 года Шалаев говорил: “Эта конституция дана только рабочим, а мы как были, так и останемся под палкой. Изменений в конституции быть не должно, потому что ее составлял Сталин”. В октябре того же года Шалаев при разговоре на его квартире сказал: “Подсолнечное масло пропало, потому что его отправили в Испанию. Вообще ловко делают! Сделали надбавку рабочим, затем сосчитали, сколько нужно на заем и испанским рабочим, а наши рабочие опять сели на прежний заработок”. В сентябре 1937 года у себя на квартире Шалаев говорил: “По окончании постройки канала было отпущено с наградами 50 тысяччеловек, а взамен их нужно кого-нибудь набирать, чтобы пополнить кадры, вот они и начали подбирать всех без разбора”. О конституции Шалаев заявил: “Наши некоторые дураки-попы поверили конституции, что могут быть выбранными в совет, а их теперь не выбирают, а забирают. Вот она и есть настоящая конституция”». Так ли прямо говорил Пятницкий или это Остапов так записал, интерпретируя его рассказ в нужном ему русле, но заверив эти показания своей подписью, Михаил Петрович с ними согласился. Причин, которые заставили то ли дьякона, то ли дьячка поступить именно так, искать особенно долго не надо. Страх за свою жизнь, рожденный всем тем, что творилось той осенью в Стране советов, толкал людей еще и не на такую подлость. В то время отречение детей от родителей, жен от мужей, доносы закадычных друзей друг на друга стали обычным явлением. Люди не жили, а пытались выжить, поступая по принципу «Умри ты сегодня, а я завтра». Вот подписался Пятницкий под протоколом и остался свидетелем, а откажись он это сделать, стал бы обвиняемым. Тогда кто-нибудь другой наговорил бы на него, что-де дьячок Пятницкий часто вел контрреволюционные разговоры с разоблаченным врагом народа попом Шалаевым. И сам он стал бы объектом травли, которая привела бы его в концлагерь, а то и прямиком на полигон в Бутово, где приводили в исполнение смертные приговоры, в изобилии утверждаемые «судами-тройками», рассматривавшими дела «по упрощенной процедуре судопроизводства». Провозившись целых пять дней в поисках подходящего свидетеля, но добившись своего, получивший в свои руки ключевые показания, младший лейтенант Остапов, видимо, был в цейтноте, ибо уж очень он поспешал. Отпустив Пятницкого в 21 час 45 минут, он тут же сел писать постановление об аресте Василия Михайловича Шалаева, обвинявшегося в том, что «служа попом при Покровской церкви села Сосновка Озерского района Московской области, проживая там же, в Сосновке, ведетсреди населения села Сосновка резкую контрреволюционную агитацию». В тот же вечер это постановление утвердили своими подписями начальник 4-го оперативного отдела Управления государственной безопасности НКВД МО Иванов и начальник 4-го оперативного отдела УГБ НКВД МО Персис. Хотя, возможно, этот бланк с подписями был заготовлен загодя, и Остапов только вписал нужное число и поставил свою подпись. Утром 6 октября на имя Остапова был выправлен ордер на арест В.М. Шалаева и производство обыска в его жилище, после чего оперативная группа Озерского отдела НКВД отправилась в Сосновку, явившись в дом сестер Киселевых, у которых квартировал отец Василий Шалаев. В качестве понятого при обыске привлекли рабочего коломенского машиностроительного завода Боталова Алексея Матвеевича. В ходе обыска были изъяты: кинжал в форме большого охотничьего ножа, переписка и документы на 249 листах, паспорт БУ №276210, учетный воинский билет, блокнот с адресами, 17 штук фотокарточек, 4 ключа. На одной из изъятых фотографий был изображен архиепископ в полном облачении. Под изображением стояла подпись: «Архиепископ Рязанский и Зарайский Борис». На оборотной стороне карточки было написано чернилами: «Архиепископ Борис преставился ко Господу 8 февраля 1928 года на Масленицу. Похоронен 12 февраля 1928 года. Чин погребения совершали: митрополит Сергий Нижегородский, митрополит Серафим Тверской; архиепископы Филипп Московский, Сильвестр Волгодонский; епископы Мефодий Раненбургский и Иоанн Бронницкий». На другом фото запечатлены солдат и священник. На обороте подпись: «На добрую память дорогому брату Васе от брата вашего, которого все ругаете, Вани. Если будешь ругать, не буду тебе писать. Помнить меня напрасно, меня скоро убьют». На третьей фотографии маленького формата был снят военный в кожанке и фуражке. На обороте дата: 12 августа 1917 года. Остальное все тщательно замазано черниламиПроведя обыск, чекисты заполнили все положенные бумаги и увели арестованного священника, которого сначала доставили в Озеры, где выписали постановление о содержании в коломенской тюрьме, и отправили его под конвоем в Коломну, где сдали тюремном начальству. Чем занимался товарищ Остапов следующие пять дней, сказать трудно, только делом священника Шалаева он не занимался, хватало и других забот. Не одних же попов тогда сажали! Дел у чекистов в те дни было полно, только успевай поворачиваться. Однако же на 11 октября Остапов вызвал еще одно свидетеля по делу Шалаева – продавца сельпо и члена ВКП(б) с 1930 года Баталева Герасима Григорьевича 1901 года рождения, уроженца Сосновки. Баталев происходил из крестьянсередняков, имело паспорт, выданный озерским РО УНКВД. В биографии Баталева была червоточина, вполне, впрочем, обычная для торгового работника – в 1934 году он был судим по 111-й статье УК (халатное отношение к исполнению служебных обязанностей – это когда злоупотребление и воровство недоказуемо, хотя ущерб налицо). По этой статье Герасим Григорьевич получил год заключения в исправительно-трудовом лагере (ИТЛ). Отбыв 4 месяца, он был освобожден, а судимость с него сняли. Верный признак того, что у гражданина Баталева «сложились отношения» с лагерным «кумом», как на жаргоне заключенных называли начальника оперчасти, проводившего оперативную работу среди заключенных. Партийный продавец сельпо был человеком социально близким, благодарным за освобождение, по роду своих занятий всегда рискующим, а потому и готовым ко всем услугам. Показания, которые он дал, были толковыми, и не менее важными, чем данные Пятницким. Отвечая на вопросы Остапова, Герасим Баталев сообщил следующее: «Поп Шалаев пользуется большим влиянием среди населения. Человек он антисоветский. Говорил: “Я строю качели, чтобы приучить детей к церкви. Вы агитирует по-своему, а я по-своему. Посмотрим, чья агитация будет сильнее”. Еще говорил: “Вы говорите, что мы обманываем народ. Что же вы в этом деле понимаете! Советская власть какникто обманывает людей! А ты, – говорил он мне, – коммунист, еще лучше умеешь обманывать. Вас этому учит партия”. На мои же слова, что за такие разговоры никто его хвалить не будет, Шалаев ответил: “Мне ни одна власть ничего не сделает – у меня Крупская племянница, она для меня все сделает!”» Допрос Баталева длился 1 час 10 минут.

Добавить комментарий