Конец языческой традиции.

Страх обуял горожан, и отцы города решили просить совета, как быть, у почтенного старца, схимонаха Иоанникия, подвизавшегося в Богоявленском Старо-Голутвине монастыре. Был тот старец человеком непростой судьбы, в монастырь попал не сразу. По рождению был он крепостным крестьянином из села Колычево Коломенского уезда, и при крещении его нарекли Ипатием. Родители Ипатия умерли от чего-то, когда он был еще мал, и сироту взял в дом его дядя. Рос он, как и все вокруг, а как вошел в возраст, женился и зажил хозяином в своем доме. Однако ему не было суждено наслаждаться семейным счастьем, и смерть снова пришла в дом Ипатия, на этот раз забрав жену и детей. После такой потери жить на родине мужик не смог и, не спросившись у барина, тайно покинув Колычево, ушел бродить по свету. Считаясь «беглым», он прожил не один год в Харькове, занимаясь различной торговлей. Но жить в неопределенности, скрываться он долго не смог и пришел с повинной в родное село, чтобы просить у барина прощения и дозволения поступить в монастырь. Прощение было получено, и разрешение дано. Приписавшись к братии штатного монастыря, когда ему исполнился уже 41 год, новый инок так преуспел в духовном делании, что принял схиму с именем Иоанникий и поселился в одной из башен, воздвигнутых по углам монастырской стены. Жил схимник Иоанникий в уединении, но не в полном затворе, принимая тех, кто искал его совета. Пускал он не всех, а только выбирая по наитию тех, у кого было к нему действительно важное дело. Делегацию коломенских «отцов города» он не отверг, а приняв, присоветовал им взять из монастыря хранившийся там посох преподобного Сергия Радонежского, оставленный им при посещении обители своему ученику и первому настоятелю, Григорию Голутвинскому, и икону преподобного Сергия. По преданию, этот образ был писан на верхней доске гроба преподобного Сергия, разобранного на части, после обретения мощей святого. Эти почитаемые святыни, по словам схимонаха, надлежало доставить в город крестным ходом и служить молебны непременно в четверг пред Троицей, чтобы искупить грех празднования Семика и Ярилки. Совет был воспринят, и крестный ход состоялся, а после него эпидемия пошла на убыль и вскоре совсем прекратилась. На следующий год крестный ход свершился вновь, и в рапортах благочинного, посланных митрополиту Филарету, отмечалось, что болезнь отступает, и Ярилку с Семиком уже никто не празднует, а потому просили разрешения дозволить проводить крестный ход ежегодно. Таковое дозволение было дано, и с начала 50-х годов XIX в последний четверг перед праздником Троицы все городское духовенство встречало святыни, приносимые из Старо-Голутвина монастыря, у кладбищенской церкви  Петра и Павла, где совершалась панихида. Первое время поминали умерших во время холерной эпидемии, погребенных на городском кладбище, а позже вообще всех усопших. После этого шествие следовало в Успенский собор. Икона и посох оставались там до понедельника – перед ними постоянно служились молебны. Утром в понедельник святыни выносились из Успенского собора и крестным ходом обносились вокруг стен Коломенского кремля. Их приносили в Ново-Голутвин монастырь, где в храме Преподобного Сергия служилась литургия. По завершении службы икона и посох снова выносились на Соборную площадь, и после совместных молитв городское священство провожало их до Рязанской заставы, на пути в Старо-Голутвин монастырь. Крестный ход был главным событием летней городской жизни, и на него, бывало, собиралось со всей округ до 20 тысяч человек, в то время как в самой Коломне насчитывалось едва ли 17 тысяч жителей, включая грудных младенцев.