В клировой ведомости его поведение было охарактеризовано как «очень скромное», но жизнь говорила скорее об обратном. Возможно, причиной этого была бедность, которая преследовала семейство отца Георгия, начинавшего служение на совсем бедном приходе, а потом оказавшегося в селе, где у нескольких жителей в руках собрались огромные деньги, и причт был вынужден держать себя с этими «чумазыми», как их предшественники с «благородными господами». Возможно, в это время в каждом стал проявляться «дух времени» – а это был уже век «дикого капитализма», время, когда многие «составляли первоначальный капитал», самозабвенно «вылезая из грязи в князи». Все взятые в кавычки слова суть выражения как раз той эпохи. Соблазн «отхватить свое» не миновал и несчастного отца Георгия, которого крестьяне обвинили в понуждении к излишним выплатам в его пользу. В декабре 1862 года за подписью нескольких озерских крестьян на имя митрополита Филарета было подано прошение, в котором говорилось следующее: «По устройстве в селе нашем в 1851 году с архипастырской воли Вашего высокопреосвященства Введенской церкви определили в оную и церковный штат, состоящий из священника, дьякона и дьячка. Им всем, как вновь поступившим в наше селение, построены были из общественного нашего леса и на мирской капитал дома с нужными к оным пристроями. При этом некоторые зажиточные крестьяне внесли в сохранную казну капитал, с которого причт пользуется на содержание себя процентными деньгами. Одних этих средств на приличное содержание причта было недостаточно, но процентные деньги дополнялись из платы за исполнение мирских треб. Церковный штат поначалу не требовал настойчиво платы за требы, а мы платили по мере возможности, исходя из состоятельности каждого. Но это продолжалось недолго, и вскоре от священника Егора Фаворского стали мы терпеть пристрастные действия, при которых он даже стал выходить из границ приличия для священника, вымогательно требуя плату за преподавание треб. Многие из семейств в нашем селе находятся… на стороне за 100, а то и за 1000 верст. Их члены не имеют возможности ежегодно являться в село Озеры, к приходу которого они формально приписаны, для Исповеди и Святого Причастия. Священник Фаворский установил специальную плату, взимая с каждого из живших на стороне и не явившихся к Исповеди и Причастию по 10 копеек серебром. За исповедание же каждого “наличного” прихожанина отец Георгий Фаворский берет по 15 копеек и даже более. За запись в исповедальную книгу он берет от 5 до 10 копеек с каждого лица. Если же кто [дает] меньше этой суммы, то он не берет и говорит, что в книгу записывать не станет. За повенчание берет плату от 5 до 7 рублей, а коли кто из прихожан желает венчаться на другом приходе, то за выдачу метрического свидетельства на повенчание священник Фаворский требует от 50 копеек до рубля. Если дать меньше полтинника, то в выдаче свидетельства отказывает. При совершении же обрядов погребения даже с самых беднейших прихожан взимается от 1 рубля 30 копеек до 2 рублей. С зажиточных же берут и более. За погребение младенцев установлена плата рубль. За крещение же младенца требуется от 60 копеек до рубля. За отслужение обычного молебна плата равна 15 копейкам, а за молебен с акафистом от 75 копеек до рубля, а сверх того берет хлебом или пирогами. Не имеющим пирогов и хлеба предлагают вносить деньгами, а без этого в дом к отказавшимся вносить дополнительные деньги или дарить съестные припасы Фаворский не идет. На Пасху при посещении домов с иконами священник Фаворский требует от 5 до 10 копеек, судя по состоятельности. Настоятельные незаконные платы за преподание треб, исходящие от отца Георгия Фаворского, богатому человеку переносимы, но большая часть прихожан бедны, что заставляет нас прибегнуть к Вашему высокопреосвященству как к отцу и архипастырю с сею всепокорнейшей просьбой о перемещении священника Фаворского по усмотрению Вашего высокопреосвященства и о назначении нам другого священника, для избежания грехов, ибо, имея на священника Фаворского неудовольствие и даже неприличные заочные суждения, которые неизбежно умножали грех, утаивали его на исповеди в то время, когда приготовлялись принять Святые Тайны. Ведь неудовольствие на священника Фаворского из-за его притязаний на неумеренную мзду при исполнении треб таилось в сердце у каждого из прихожан».

Прошение это произвело весьма сильное впечатление на епархиальное начальство. Благочинному немедленно было послано предписание, согласно которому настоятель озерской церкви вызывался в Москву для дачи объяснений в консистории. Явившись в консисторское присутствие 12 декабря 1862 года и отвечая на поставленные перед ним вопросы, факты, изложенные в прошении, он не отрицал, однако уверял, что действовал вполне по закону, «усердствуя для увеличения дохода причта и прихода». Отец настоятель признавал, что взимал с прихожан плату несколько выше обычной, но ему платили только по добровольному согласию. Объяснения Фаворского были присовокуплены к делу, и, как водится в подобных случаях, в архивах консистории были собраны справки, из которых следовало, что Георгий Лукич Фаворский уже и прежде бывал замечен в не совсем законных операциях с деньгами. Так, за самовольное взятие процентных денег с капитала в 3000 рублей, внесенных в сохранную казну храмоздателями на содержание причта 5 мая 1854 года, иерей Фаворский был оштрафован на 3 рубля в пользу вдов и сирот. За несвоевременный раздел дохода с причтом и раздражительность 15 июня 1855 года был обязан подпиской, что плату причту задерживать не будет и от раздражительности воздержится. Проступки были не очень страшные, но они вполне укладывались в общий ряд фактов, которыми подкреплялись обвинения священника в корыстолюбии. По этому делу консистория приняла решение 3 января 1863 года и предписала Коломенскому духовному правлению потребовать от просителей доказательств того, что священник насильно требовал повышенной платы. Расследование Коломенского духовного правления было возложено на священника Введенской церкви села Горы отца Андрея Невского, Успенской церкви села Белые Колодези священника Афанасия Морозова и Преображенской церкви села Бояркино отца Дмитрия Соколова с «добросовестным» Давидом Ильиным из деревни Холмы. Они призвали тех, чьи подписи красовались под прошением о переводе отца Георгия с озерского прихода (а их было 17 человек), но тут же столкнулись с необычной проблемой. Крестьяне отказывались давать показания порознь! Общественный староста Георгий Павлов при священниках и «добросовестном» высказался в том смысле, что без Василия Максимовича Моргунова, находившегося в отлучке, «дать частные показания они не смеют». Этим заявлением приоткрывалась завеса, за которой обычно скрывались различные потаенные приводные механизмы, приводившие в движение колеса общественной жизни сельского общества. И судя по тому, что произошло дальше, дельце-то это было очень серьезным! Во всяком случае, когда ведшие следствие иереи попросили старосту подпиской подтвердить его слова о том, что без Василия Моргунова крестьяне говорить не станут, Георгий Павлов, смекнув, что он сболтнул лишнее, подписаться под этим показанием отказался. Более того – спустя некоторое время староста Георгий Павлов вернулся в дом, где расположились священники Невский, Морозов и Соколов с крестьянином Давидом Ильиным, и, обращаясь к последнему, стал тому грозить, чтобы он не подписывал его слов о том, что без фабриканта Василия Моргунова никто из крестьян частных показаний давать не будет. Ему ответили, что в доме производится следствие, и являться туда без вызова нельзя, но Георгий Павлов уходить отказывался. Скандал едва удалось замять. Но сам факт этого беспокойства, боязнь прогневать Моргунова, а может, выдать еще какие-то не предназначавшиеся «для начальства» подробности местной жизни, указывал на то, как далеко зашло дело, и интрига вокруг понуждений к непомерным платам была лишь той частью дела, которую хотят показать духовным и светским властям, сохраняя в тени все остальное. По закону совместно давать показания было нельзя, однако, столкнувшись с упорным нежеланием крестьян рассказывать что-либо порознь, священство и «добросовестный», ведшие дознание, принимая во внимание настойчивую необходимость, подкрепленную резолюцией митрополита, решили пойти на уступку. Из числа подписавших донос на священника Фаворского Иван Трофимов, Иван Федоров, Захар Михайлов отсутствовали в Озерах, так как по делам отлучились в Санкт-Петербург. Еще двое подписавших – Зот Зотов и Аникей Гаврилов – как оказалось, к озерскому крестьянскому обществу не принадлежали. Те же крестьяне, которые подписывали прошение о переводе священника Георгия Фаворского и принадлежавшие к местному крестьянскому обществу, совокупно подтвердили, что считают затруднительным для себя давать показания порознь, так как не желают раскрывать частных обстоятельств и тем вводить в это дело своих семейных. Посторонних же свидетелей по этому делу они не имеют. Написанное в прошении они подтверждали, ссылаясь «на весь приход». По результатам проведенного Духовным правлением расследования было принято следующее постановление: «По непредставлению верных доказательств дальнейшее расследование прекратить и священника Фаворского от ответственности освободить. Но того священника надлежит отдать под особый надзор местного благочинного сроком на полгода. И если вновь откроются улики в притязательности по сбору доходов за исправление приходских треб, то чтобы немедленно было бы дано о том знать епархиальному начальству. Существующий у озерского причта обычай собирать на Пасху по приходу… деньгами, как незаконный и возбуждающий против священно- и церковнослужителей подозрения в притязательности, прекратить, о чем представить указание через местное благочиние». В том же 1863 году на имя митрополита Филарета было подано новое прошение, в котором крестьянин села Озеры Федор Яковлевич Киселев обвинял священника Георгия Фаворского в клевете. Суть дела заключалась в том, что 24 сентября 1863 года Федор Киселев покупал овес у крестьянина деревни Холмы Андрея Волкова, и в ходе торга они повздорили. Дело дошло до драки, свидетелем которой стал отец Георгий Фаворский, проходивший мимо. Оба драчуна за буйство в общественном месте предстали перед членами холмского сельского правления, проводившего расследование этого происшествия. Озерского батюшку привлекли в качестве свидетеля, и тот дал показания не в пользу Киселева, утверждая, что тот бил Андрея Волкова по голове палкой. Это показание было решающим, и сельское правление приговорило Федора Яковлевича Киселева к штрафу в 35 рублей серебром. Считая себя оговоренным и без вины претерпевшим, крестьянин жаловался на вмешательство священника в это дело и дачу им несправедливых показаний против него. Дело это (путаное и канительное), несмотря на обширную переписку, закончилось ничем, но оно является ярким свидетельством отношения крестьян к настоятелю Введенской церкви. Таких дел было еще несколько, а главное – за ними явно стояли «озерские крезы», как к тому времени уже стали называть текстильных фабрикантов, которых незадолго перед этим припечатывали словцом «чумазые». Поэтому нет ничего удивительного в том, что отца Георгия Фаворского перевели с прихода. Не за что-то конкретное, а «по совокупности фактов», которые создавали неблагоприятную обстановку на приходе.