Сохранились воспоминания некоей Глушенковой, жительницы села Озеры, абсолютно неграмотной женщины, оказавшейся на удивление активной революционеркой. Эти мемуары были помещены в брошюре, изданной в 1927 году, к десятилетнему юбилею Октябрьской революции, и назывались они «За десять лет». Опустив описания детства и юности, бесхитростный рассказ о своей жизни Глушенкова начала сразу с 1905 года, когда она, работая на одной из озерских ткацких фабрик, была вовлечена в революционный кружок и пару раз присутствовала на тайных сходках рабочих, слушая рассказы агитаторов-пропагандистов. Более всего из слышанных тогда разговоров ей запомнилось предсказание «огромной войны».
После того как одну сходку разогнали казаки, и ей пришлось прятаться в лесу, Глушенкова очень испугалась и от смутьянов, произносивших «антихристовы речи против помазанника Божия царя», отошла. Последующие десять лет жила, как люди вокруг жили, ничем революционным не занималась. Вышла замуж, родила детей… Вспомнила былое только в 1914 году, когда началась «огромная война», которую, по ее мнению, «умные люди предсказали еще в пятом годе». Мужа Глушенковой забрали в армию, и она осталась с тремя детьми, беременная четвертым. Супруг так с фронта и не вернулся (его убили в 1916 году), и вдовая баба с четырьмя малолетками на руках, что называется, хватила лиха! Вкалывая на фабрике, «в нитку тянулась», а с продуктами уже было худо, и пособие на погибшего мужа было маленькое. Часто есть было совсем нечего, и ей, самой вечно голодной, приходилось «заговаривать зубы» деткам-несмышленышам, просившим кушать.
В это время она, похоже, несколько помутилась рассудком. Во всяком случае, дойдя до последней крайности, в Рождество 1916 года Глушенкова решила убить своих детей, «чтобы зря не мучились». Она планировала зарубить их сонными, и даже взяла уже в руки топор, но остановилась, подумав, что двоих младших убьет, «они и не пикнут», а вот старшенькие станут кричать: «Маманя, ты что делаешь?!» Картинка эта, озарившая ее нездоровое воображение, остановила руку, собравшуюся убивать родную кровь. Детей она губить не стала, но, как пишет в своих воспоминаниях, в душе ее «умерла вера в Бога, а вместо нее родилась одна только ненависть». В ту пору она решилась: «Вот как придет лето, возьму всех ребят с собой и пойду царя ругать. Бить будут – городовым глаза выцарапаю. Авось меня с ребятами в тюрьму посадят, все лучше будет. А не выйдет, так в Оке утоплюсь». На этот случай она припасла чехол от семейного тюфяка, чтобы все в нем поместились, когда топиться будут. После этого она успокоилась. Глушенкова пишет, что теперь, глядя на детишек, с удовлетворением думала, что скоро они все отмучаются. Но в конце февраля 1917 года произошла революция, и 3 марта Глушенкова возродилась к жизни. Для начала она выместила всю свою злобу на городовых, которых стали бить не за провинности, а так, вообще, как слуг царской власти. Потом на митинге возле памятника императору Александру Освободителю, которому уже отшибли голову, она выступила с речью, и ей долго аплодировали. Что именно тогда говорила, Глушенкова и сама не помнит. Она словно в тумане была – очевидно, у нее была некая восторженная истерика, но эта активность и ярость Глушенковой выдвинули ее из толпы, поэтому 4 марта ее избрали депутатом в озерский Совет. Назначили ее в продовольственную комиссию, и она целиком погрузилась в новую работу: проводила обыски лавок, а все, что находила в них, подвергала реквизиции и раздаче рабочим. Неграмотная, озлобленная, судя по ее запискам, полусумасшедшая бабенка, отринувшая Бога и в этом своем бунте считавшая, что, преступив главную черту, нечего уже останавливаться, приглянулась большевикам. Главный озерский большевик товарищ Крюков осенью 1917 года предложил ей вступить в партию, и тут только выяснилось, что она вообще слабо понимает, что происходит вокруг. Эта орясина полгода была членом озерского Совета, но еще не знала, что такое «партия» и кто такие «беки» и «меки», как тогда называли большевиков и меньшевиков. Впрочем, что за беда! Товарищ Крюков ей все доходчиво растолковал, и она примкнула к большевикам, стала агитатором – ходила по деревням в округе, ведя разговоры с бабами. О детях заботиться было некогда – их она просто запирала на замок и уходила агитировать. Именно ее большевики выбрали для важной функции – в момент переворота осенью 1917 года Глушенкову поставили на станции у телефона. Так как она была неграмотной, ей показали бумажку с оттиснутой печатью, сказав, что к телефону она может подпускать только того, кто покажет бумажку с такой же печатью. Она так и делала. Ей одной из первых выдали оружие – из Коломны, где большевики захватили гарнизонный оружейный склад, коломенский Совет народных депутатов выделил озерским товарищам 26 винтовок и по 400 патронов к ним. Оружие в село доставили товарищи Климов и Горячева. Глушенковой выдали винтовку-трехлинейку и показали, «как заряжать и за что дергать, чтобы стрельнуть», и стала она «человеком с ружьем». Однажды ночью, идя домой, Глушенкова услышала возню, окликнула. Не дождавшись ответа, пальнула наугад, и тут же раздался страшный визг, переходящий в вой, – депутат Совета попала в собаку!