На священника села Бояркино Александра Субботина впервые этот удар обрушился вскоре после того как взяли озерского священника Алексея Лихачева. Уроженец погоста Хотяиново Коломенского уезда, Александр Субботин происходил «из духовного сословия». Родился он в 1875 году, и когда подрос, поступил в Коломенское духовное училище, а закончив его, стал студентом Московской духовной семинарии. После посвящения в сан в 1903 году принял приход Спасо-Преображенского храма в селе Бояркино, где и служил. В 1917 году, после смерти протоиерея Николая Никольского, на отца Александра были возложены обязанности благочинного Второго округа Коломенского уезда. Став благочинным, он нес свой крест без ропота и перед безбожной властью не пресмыкался. В 1929 году его впервые заключили в темницу, но решили не убивать, а только сослали в холодный край, где он и отбывал ссылку до апреля 1933 года.

После ареста отца Александра в храме села Бояркино стал служить отец Дмитрий Русинов. Он был сыном священника Владимира Русинова, служившего в храме в честь Владимирской иконы Божией Матери в селе Куркино Московского уезда. Родился в 1871 году, а в 1887 году поступил в Московскую духовную семинарию, в которую несколькими годами позже поступил и Александр Субботин. Окончив курс в 1893 году и будучи рукоположен во священство, отец Дмитрий служил в разных приходах Московской епархии.  В каких именно, сведений нет, но, судя по наградам за труды, служил он усердно и поведения был достойного, а потому был возведен в сан протоиерея. Женат отец Дмитрий был на Евдокии Александровне, и было у них четверо детей, которые получили хорошее воспитание и достойное образование. Сын не пожелал пойти по стопам отца и стал военным. Как и многие другие русские офицеры, он был вовлечен во все перипетии Гражданской войны, и судьба его неизвестна. Старшие дочери Русиновых, получив образование, служили – одна учительницей, другая в банке. Младшая дочь, родившаяся в 1906 году, до революции в школе не училась, а после революции таких, как она, звали «поповский клок» и всячески препятствовали им в получении образования. Это называлось «иметь плохую анкету» – графа «Социальное происхождение» закрывала перед ней многие двери в стране, «где так вольно дышит человек». Впрочем, дышать, и вправду, было можно. Пока разрешали. Ей пришлось работать в бояркинском колхозе, а затем она поступила вольнонаемной в воинскую часть, расположенную в Паткино. В 1924 году семья Русиновых перебралась в село Кобяково, где отец Дмитрий пять лет служил в храме Трех Святителей, а оттуда перешел в Бояркино, где арестовали прежнего настоятеля Спасо-Преображенской церкви. Он так и остался настоятелем Преображенской церкви, поскольку отец Александр Субботин на воле практически больше не был. Отбыв первую ссылку, он вышел в апреле 1933 года, но едва приехал в Бояркино и только успел произнести в храме свою первую после возвращения проповедь, как его 19 апреля того же года его снова арестовали. Ровно через месяц – 19 мая 1933 года – «тройка» при областном ОГПУ приговорила священника к трем годам ссылки в Вологодскую область. Отбыв эту ссылку, отец Александр Субботин снова вернулся в родные места, и тут его застал страшный 1937 год. В июле 1937 года из Центрального аппарата НКВД за подписью наркома внутренних дел Ежова был спущен приказ №00439, а позже дополнивший его приказ №00447. В них органам НКВД предписывалось на местах производить аресты «врагов народа», определение которых трактовалось очень широко – их разделяли на две категории: активных и не столь опасных. В приказах содержались разнарядки: в Московской области предполагалось таким образом репрессировать 35 тысяч человек. Каждому райотделу НКВД надо было подготовить дела на 30–35 фигурантов по первой категории (таковые подлежали расстрелу), на 190–200 человек по второй категории (их отправляли в лагеря на сроки от 8 до 10 лет). К числу «активных», подлежавших репрессиям по категории «А», относились иностранцы – особенно поляки, прибалты и немцы, жившие в Советской России. К той же категории отнесли «социально чуждых» – представителей дворянства, купечества, священства и офицеров Российской империи, а также уже судившихся советским судом по политическим статьям и отбывших сроки наказания. К категории «не особо опасных», попадавших в списки под литерой «Б», которым полагались «просто сроки заключения», можно было отнести… вообще кого угодно! После того как «из Москвы были спущены разнарядки на аресты», первым из причта Спасо-Преображенского храма села Бояркино схватили пожилого псаломщика Ивана Александровича Орлова. Вся его биография в глазах чекистов была сама по себе «обвинительным материалом»: он родился в 1880 году в семье священнослужителя, сам служил в Спасо-Преображенском храме псаломщиком. Когда в селе создали колхоз, он был вынужден в него вступить и служил сторожем. Арестовали его 13 августа 1937 года, предъявив обвинение по статье 58.10, инкриминируя «распространение гнусной клеветы против руководителей партии и правительства, выступления в защиту известных контрреволюционных террористов». «Тройка» при областном УНКВД 8 сентября 1937 года приговорила Ивана Орлова к расстрелу, а уже на следующий день – 9 сентября – его расстреляли на Бутовском полигоне.