Покончив с делом отца Василия Шалаева, младший лейтенант Остапов взялся забояркинского батюшку Дмитрия Русинова, который также вполне годился для пополнения списка арестованных врагов народа.

Действуя по уже известной нам методе, начальник Озерского райотдела НКВД Остапов стал подбирать на отца Дмитрия Русинова материал, зафиксировав показания двух свидетелей, вызванных к нему 26 октября 1937 года. Бригадир кобяковского колхоза показал, что во время проживания в Кобяково гражданин Русинов говорил жителям села: «Большевики – это антихристово племя! Что они сделали с народом, всех зажали! Насильно закрывают церкви. Вот у вас закрыли церковь. А разве вы не хотели бы молиться Богу? Везде насилие и больше ничего». И про сталинскую Конституцию-де тоже высказывался: «Ловко большевики научились обманывать народ, написали новую Конституцию и носятся с ней. А что в ней толку? Будут выбирать того, кого им нужно. Зачем же тогда писать то, чего не будет? Это явный обман, а они воображают, что народ понимает так, как они написали. Посмотрим, что из этого выйдет». Второй свидетель, к вящему удовольствию младшего лейтенанта Остапова, пошел еще дальше –он предоставил еще и списочек тех, кому именно говорил гражданин Русинов крамольные речи и кто его слушал с одобрением. Свидетель показал, что «гражданин Русинов высказывался в том смысле, что “вы, граждане, все же не обойдетесь без нас (без попов, то есть), придете еще к нам домой. Советская власть хочет уничтожить религию, но это ей не удастся, народ этого не хочет. Сейчас власть антихристова. Ну ничего, нужно терпеть, а все же ей придет конец. Притесняет вас советская власть, нет вам свободного часа. Вы разве живете? Мучаетесь. Хорошо живут только коммунисты, для них все – и отдых, и веселье, а вы работаете без отдыха. Сколько раз в году вы отдыхали раньше? А теперь этого нет. Написали там в Москве новую Конституцию, скоро будут выборы, а ведь это только разговоры. Они уже сейчас наметили, кого выбирать. Посмотрите, какую проводят агитацию, боятся, как бы кто не прошел в Совет из «бывших людей». Где же эта народная Конституция?”».
Как мы видим, дело создавалось из почти дословно повторявшихся показаний (о конституции, колхозах и прочем), словно бы перенесенных из дела Василия Шалаева в дело Дмитрия Русинова. И вот с этими материалами поспешил младший лейтенант в тот же день к своему начальству с докладом, представив на утверждение заместителя начальника Управления НКВД СССР по Московской области майора госбезопасности Якубовича «Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения гражданину Русинову Дмитрию Владимировичу, 1871 года рождения». Гражданин майор бумажку эту подмахнул, но присоветовал «для верности» найти еще третьего свидетеля. И опять же, так же как и в деле сосновского священника, стал младший лейтенант Остапов искать третьего свидетеля, и нашел его уже на следующий день, добившись от колхозного конюха показаний о том, что «поп Русинов» ему говорил: «Что же ты, Михаил, не ходишь в церковь? Здорово тебя коммунисты обделали – заставляют работать, как лошадь. Если бы не колхоз, ты разве так бы жил? Сейчасподумай, за что ты работаешь? Я как посмотрю, здорово ты стараешься для колхоза! Но ведь все равно это даром. Колхоз тебя не отблагодарит. Или хочешь быть стахановцем? Напрасно, Михаил, теряешь силы». На основании этих «данных» начальник озерской чекистской лавочки сочинил следующий опус: «Полученными от свидетелей показаниями настоятель бояркинской церкви Русинов достаточно изобличается в том, что среди населения проводит резкие контрреволюционные разговоры против советской власти, против Конституции и выражает ненависть к Коммунистической партии». Младший лейтенант «лепил дело» второпях, на бегу, а потому допустил в документах ошибки, которые потом пришлось исправлять, но это ли было важно?! Ордер на арест у него уже был, и с ним он пришел к отцу Дмитрию, взяв в понятые Григория Васильевича Леонова. Провели обыск и забрали с собой старикаиерея. Но прежде чем увести его в Коломну, чекисты предложили ему заманчивую с их точки зрения сделку – о. Дмитрий отрекается от сана и веры, публикуя это отречение в прессе, а они его тогда не тронут или объявят раскаявшимся. Такие подленькие штучки советские безбожники любили не меньше римских идолопоклонников. На это им Дмитрий Русинов ответил с простой твердостью русского православного «батьки»: — Я родился в семье священника, учился на священника, всю жизнь прожил священником, священником и умру, от Бога не отрекусь! С тем и пошел на муки. День его продержали под арестом в Озерах, а 30 октября привезли в Коломну, посадив в тюрьму. В ту же ночь, под 31-е число, его привели на допрос. Все обвинения священник отверг, но его особо не слушали. Этот допрос был единственным – товарищи чекисты спешили выполнить разнарядку сталинского наркома. Неисполнительные чекисты и те из них, у кого еще была жива совесть, сами легко попадали в эту категорию. По ходу этой кампании 14 тысяч чекистов попали в кровавую мясорубку, запущенную их начальством. Как говорится, «примеры были перед глазами», поэтому, сами полагая «умри сегодня ты, а завтра я», не мудрствуя, спешно «шили дела» из уже добытого материала. Проведя единственный допрос гражданина Русинова, следователь УГБ Озерского РО УНКВД МО Пеньков закрыл следствие. В обвинительном заключении указывалось, что протоиерей Дмитрий Русинов предъявленных ему обвинений не признал, но был изобличен показаниями свидетелей в том, что: «Среди населения деревень Бояркино и Кобяково проводил резкую контрреволюционную агитацию против советской власти, распространял контрреволюционную клевету против большевистской партии и ее руководства, вел контрреволюционные разговоры по адресу новой сталинской Конституции, обрабатывал отдельных колхозников в контрреволюционном духе, призывал их не выполнять колхозные работы». Эту филькину грамоту утвердил майор Якубович, и дело отправили на рассмотрение «тройки» при областном УНКВД. Вслед за бумагами в Москву повезли и самого обвиняемого. На все про все «мясорубке имени товарища Сталина» потребовалось менее месяца: 28 октября взяли, 31 октября допросили, 19 ноября осудили, 21 ноября расстреляли в Бутово. Бояркинские иереи Александр Субботин и Дмитрий Русинов только пополнили страшный список жертв этой чудовищной кампании репрессий, обращенных против священства. В тюрьмах и на этапах, где им пришлось сидеть в ожидании расправы, жертвы «безбожных пятилеток», как называли эту кампанию пропагандисты советской власти, встречали многих своих однокашников, знакомых и родственников. Аресты проводились с размахом и, судя по датам, указанным в списках жертв репрессий, практически всех священников, служивших на территории бывшего Коломенского уезда, арестовали в октябре – ноябре 1937 года. Брали всех подряд, и только те, кому очень повезло (логику «тройки» понять невозможно), отделались «только» заключением в лагерях. Но для большинства священников, особенно пожилых, и этот приговор был своего рода отложенной казнью. В лагерях их просто заморили голодом и тяжкими трудами. Зло было названо злом лишь много-много лет спустя, да и то это нынче для многих «не факт». Иные полагают, что «так и надо было». Но власти официально отреклись от «этого наследия», признав его преступным. Казненного священника Дмитрия Русинова 27 июня 1989 года реабилитировали, согласно заключению прокурора Московской области, «за отсутствием состава преступления». Еще через год по представлению Московской епархии 27 декабря 2000 года протоиерей Дмитрий? Русинов был прославлен как священномученик в лике новомучеников и исповедников Российских. В отношении прошедшего тот же путь и окончившего дни на том же Бутовском полигоне священника Александра Субботина реабилитация была объявлена 16 января 1989 года. Советская власть его также признала невинно убиенным. Однако причислить его к лику священномучеников Церковь не спешит, поскольку в его деле имеются показания некоего свидетеля, который утверждал, что, находясь в коломенской тюрьме, отец Александр обвинения не признал, но от своего сана отрекся. Нигде больше подтверждения этих слов нет, тем не менее вопрос остается открытым. Дойти до истины, наверное, непросто. Да и нужно ли? Требуются ли наши с вами суды тем, кого уже рассудил суд Божий, отделивший зерна от плевел, правых от неправых, виновных от безвинных? Мы-то знаем, что священник пострадал за веру и принял смерть в мучениях… Храм же разделил судьбу причта. После ареста отца Димитрия Русинова в 1937 году община была разогнана. Лютость доморощенных безбожников была столь велика, что им мало было просто закрыть храм и вынести вон иконы, не обошлось без кощунственного прилюдного глумления над святыней. Даже мертвых они не оставили в покое – разорили усыпальницу в подклете храма, шарили в гробах, а потом выбросили их на улицу, где долго еще никто не решался их прибрать. Иконы из храма местные комбедовцы и большевики выкидывали и уносили на колхозный свинарник, сжигали на кострах. Особенно старался председатель новообразованного колхоза им. Сталина Колесников. Он топтал ногами и пинал на полу храма Плащаницу Пречистой Богородицы, изрыгая сквернословия и крича: «Святые, вставайте!» Это беснование скоро отлилось богоборцу – ударило товарища председателя по ногам, которыми он пинал Плащаницу. Не спасла его «передовая советская медицина», и, помучавшись напоследок, Колесников умер без покаяния. Однако даже в это страшное время оставались в селе верные, которые, рискуя подвергнуться преследованию властей, ночью тайно выносили из храма поруганные святыни и прятали у себя по дворам. Мария Степановна Романова спасла таким образом Плащаницу Божией Матери, позже перепрятав ее у родной сестры Екатерины, жившей по соседству. Но спасти свой храм верующим не удалось. Сначала его здание со сбитыми куполами превратили в клуб, потом, как это часто бывало, устроили там склад зерна. Деревянный храм сожгли в 1937 году, а перед самой войной взялись за каменный. Когда с его колокольни сбросили колокола, то самый большой так глубоко вошел в землю, что его пришлось выкапывать. Здание храма просто взорвали – кладка была такая крепкая, что разобрать его никак не получалось. После взрыва место так тщательно зачистили, что даже следов фундамента не осталось.