Комаревский стан и приход

Подобно многим селениям этого края, село Комарево возникло в незапамятные времена при большой торговой дороге. Этот старинный торговый путь брал свое начало под Киевом. Затем, петляя по необжитым местам, попадал в московские пределы через земли удельного Каширского княжества, попеременно принадлежавшего то Рязани, то Владимиру, то Твери, и только потом отошедшего Москве. Эта дорога, пересекая Оку, входила в Коломенский уезд Московского княжества. Вот на этом пути и возникло село Комарево с окрестными деревнями.

Самым древним источником сведений о Комарево служит духовное завещание князя Димитрия Донского 1389 года, в котором он отписал город Коломну «со всеми волостями, истамгой, исмыты, ибортью, исселы, исо всеми пошлинами» своему сыну князю Василию. Среди коломенских волостей помянута была и Комаревская, в состав которой входили деревни Лаптево, Хочема, Нивки-Кондрево, Тарбышево, Акшино (Якшино). Позднее к ним добавятся Александровка, Батайки, Возцы, Болотово, Зыбино, Кременье, Речицы, Старое, Суково. Все вместе эти населенные пункты составят Комаревский стан Коломенской округи, каким его опишут в другом основополагающем для нашего исследования документе – «Писцовых книгах 1577–1578 годов». Это терри- ториальное подразделение просуществует до 1775 года, покуда при Екатерине Великой не произойдет деление территорий по губерниям, уездам и волостям.

Комаревский стан был не только пунктом светской власти, но и значительным подразделением Коломенской епархии. В стан входило несколько сел-вотчин со значительными приходами, а также целых четыре погоста. Таковыми были погост с храмом Великомученика Димитрия Солунского при впадении в Каширку речки Хочемки, на речке Селижаровке погост с церковью Святителя Григория Богослова, обуховский погост с церковью Николая Чудотворца и Ильинский погост.

Несмотря на столь явные приметы древнего происхождения села, зафиксированных документально сведений сохранилось немного. Поэтому нынешнее повествование о комаревском приходе открывается сразу с середины XIX столетия, когда есть возможность сослаться на клировые ведомости Никольского храма и на архивное дело о возведении каменной церкви в селе. Мы же попробуем, насколько это в наших силах, заглянуть несколько дальше, в глубь времен, используя в качестве подручных средств то, что в исследовательском обиходе принято называть косвенными источниками.

К сожалению, о самом храме сведений немного, и добавить что-либо существенное исторические документы не позволяют. В клировых ведомостях он описывается лишь короткими фразами: «Построен в каком году и кем, неизвестно. Зданием деревянный, на каменном фундаменте, с таковою же колокольней. Крепок. Престол в нем один. Холодный, освящен во имя Святителя Николая Чудотворца». Видимо, действительно, дата построения и имя изначального храмоздателя утрачены. По характеру архитектуры церкви деревянный Никольский храм специалисты осторожно относят к XVI веку. Но, конечно же, в своем первозданном виде деревянная церковь не могла простоять более 100-150 лет, потому что климат, естественное обветшание, даже если им не помогали пожары и другие несчастья, делали свое дело. Но храм старательно перестраивали заново, в той же форме, а потом, как могли, поддерживали его состояние. Как, например, это было в 1813 году, когда на имя преосвященного Августина, епископа Дмитровского, викария Московской епархии, было подано прошение от приходских людей о разрешении начать ремонт церкви.

Владение героя

Село Комарево в ту пору было вотчиной «господина генерал-лейтенанта графа Александра Ивановича Остермана-Толстого». Это был герой многих войн, начавший служить под командой Суворова.

Село Комарево перешло Александру Ива- новичу в качестве приданого за супругой, княжной Елизаветой Алексеевной Голицыной, семья которой владела большими угодьями в этих краях. В своей вотчине генерал, как, впрочем, и его супруга, скорее всего, никогда не были. Граф был занят войнами и службой, а дом их находился в Петербурге, на Английской набережной. После выхода в отставку Александр Иванович уехал на лечение в Европу и жил то в Италии, то в Швейцарии, то во Франции. Несмотря на многочисленные раны и бурно прожитые годы, он достиг глубокой старости и умер в 1857 году в возрасте 86 лет. Из Женевы, где он скончался, его останки привезли в родовое имении Красное Сапожковского уезда Рязанской губернии, где и погребли в Троицкой церкви села.

Когда граф был еще в зените военной славы, ведя свой корпус против наполеоновских маршалов, его крепостные крестьяне из Комарево и их приходской священник Петр Корнильев в мае 1813 года писали управляющему Московской митрополией преосвященнейшему Августину: «В селе Комарево на деревянной церкви Угодника Божия Святого Николая Чудотворца деревянная кровля вовсе обветшала, и того ради покорнейше просим Ваше преосвященство благословить оную покрыть вновь тесом». По неграмотности крестьян и управлявших ими «выборных и ставленных людей» под прошением «руку приложил» батюшка Петр Корнильев, что сам же и заверил другой своей подписью.

Как раз за неделю до рокового для владельца Комарева сражения под Кульмом, 12 августа 1813 года, в Московской духовной консистории рассмотрели прошение комаревских прихожан и священника, приобщив к делу справку, составленную на основе ревизии 1811 года, из которой следовало, что «Коломенской округи в селе Комарево церковь Николая Чудотворца издревле состоит без дьякона. Приходских дворов считается 90, в том числе священно- и церковнослужительских 3 двора. Церковной земли учинена пропорция [35 десятин]. При означенной церкви причт: священник Петр Корнильев 52 лет, дьячок Николай Стефанов 24 лет да пономарь Родион Евтеев 56 лет».

Рассмотрение дела не заняло много времени, и 14 августа того же 1813 года соответствующий указ был послан в Коломенское духовное правление. Оттуда 2 сентября соборный протоиерей Михаил Федорович Дроздов рапортовал, что указ из консистории получен, и комаревский священник о разрешении заменить кровлю на церкви извещен своевременно.

Некоторые подробности биографий членов причта Никольской церкви сообщает клировая ведомость 1815 года. Настоятель Никольского храма отец Петр Корнильев был произведен во священство владыкой Афанасием, епископом Коломенским, 30 января 1789 года. В 1815 году ему исполнилось 54 года, он был вдовым. Дьячок Николай Стефанович Подобедов сам был сыном дьячка и учился в Московской славяно-греко- латинской академии, но не осилил и низшего ее отделения. Оставив академию в 1802 году, владыкой Серафимом, епископом Дмитровским, он был определен в дьячки к Никольской церкви села Комарево. На тот момент было Николаю 13 лет от роду, а 11 мая 1804 года, в возрасте 15 лет, он был посвящен в стихарь преосвященным Августином. Николай Стефанович был женат на Анне Ивановне. У них родились дети: Афанасий, Савва и Феодосия.

Пономарь Родион Евтеев был произведен в свое звание еще епископом Феодосием 1 января 1777 года. С той поры он и служил. В 1815 году было ему уже 57 лет, он состоял в законном браке, имел детей: Ирину 21 года, Феодосия 18 лет, близнецов Татьяну и Ксению, родившихся в 1802 году.

Дома причта, как это и было обычно для того времени, были деревянными, стояли на земле церковной усадьбы. Владели ими священно- и церковнослужители. Они получали доход от сдачи земли крестьянам на 600 рублей хлебом и 150 рублей ассигнациями.

В той же ведомости приводятся сведения и о составе прихода. Кроме дворовых людей графа Остерман-Толстого, владевшего Комарево, на приходе числились жившие в сельце Болотово люди графини Екатерины Васильевны Литта и Петра Михайловича Бутурлина. Да в деревне Тарбушево Нилу Андреевичу Новикову принадлежало 9 дворов и 82 крепостных мужика да 42 бабы. В Речицах владела людьми госпожа Марья Ивановна Хонекова.

Эта подробность владельческих отношений нам еще пригодится в дальнейшем, а пока обратимся к следующему по времени документу – «Клировой ведомости 1836 года». О самом храме и приходе этот архивный документ сообщает мало нового. Церковь Николая Чудотворца была все та же, только затерялись бумаги о земельной собственности. Было написано, что неизвестно, сколько числится той земли в «пропорции церковной». Зато впервые появляется упоминание о том, что «содержание причта скудное».

Приход во времена императора Николая Павловича

Вместо умершего в 1822 году священника Петра Корнильева к Никольской церкви был переведен иерей Петр Васильев, карьера которого складывалась далеко не гладко. Рожденный в 1783 году в семействе дьякона, Петр Васильев, как многие другие представители духовного сословия в XVII столетии, «в школах не был». Это было неудивительно. Таких неучей родственники обычно пристраивали сызмальства на родной приход в причетники. Зная о такой практике, рискнем предположить, что происходил Петр Васильев из села Лысцево, к Успенской церкви которого его поставил в пономари владыка Афанасий, епископ Коломенский и Тульский. В ту пору молодцу не было еще и 16 лет.

В 1800 году, после упразднения Коломенской епархии, когда пошли всякие изменения в приходах, Петра Васильева перевели в город Коломну, пономарем к Преображенской церкви. В городе Петр прослужил до 1804 года и, показав себя достойным, был рукоположен во диакона. По резолюции преосвященного Августина 14 сентября того же 1804 года Петр Васильев был определен к Успенской церкви села Мячково на дьяконскую вакансию. В Мячково он прослужил дьяконом 18 лет, после чего 12 марта 1822 года был рукоположен во священ- нический сан. По резолюции митрополита Московского и Коломенского Филарета иерея Петра Васильева перевели на открывшуюся священническую вакансию к Никольской церкви села Комарево. И вот там с отцом Петром что-то произошло, отчего он, так сказать, «испортился».

Уже 1 ноября 1822 года его «за поступки, не свойственные священническому чину», призвали в Московскую духовную консисторию, где «чинили ему выговор». На какое-то время эта мера подействовала, и до 1829 года никаких отметок о проступках Петра Васильева в епархиальных летописях не значилось. А потом опять пошли происшествия! Сначала «за самовольные отлучки, неслужение литургий и другие непристойные поступки для прекращения соблазна» он был удален от Никольской церкви на причетническое место. Но и в тот раз обошлось, и после отбытия какого-то времени в ссылке на пономарском месте в другом селе отец Петр вернулся в Комарево и снова стал священником. Однако в 1832 году батюшка попался на не совсем законных денежных операциях, и «за изъятие церковных денег и употребление оных в свою пользу» отец Петр был на месяц отправлен в монастырь «в подначалие с запрещением служения». И все же из сана его не извергли и служить не запретили. Женат отец настоятель был на Матрене Онисимовне, и были у них дочь Ксения и сын Александр.

Дьячок на приходе был все тот же, Николай Стефанович Подобедов, у которого подросли сыновья. Старший сын Афанасий Подобедов был исключен из Коломенского духовного училища в епархиальное правление, а Савва учился в низшем отделении того же училища. С родителями жила дочь Феодосия.

С 1819 года пономарем в Комарево служил Кузьма Васильевич Троицкий. Отец его тоже был пономарем, а сам он поступил в Коломенское духовное училище, но курса в нем не окончил. В 1816 году Кузьма вышел из низше- го отделения училища и был определен владыкой Августином к Ильинской церкви города Серпухова в пономари. В феврале 1819 года по резолюции епископа Августина он был переведен в Комарево к Никольской церкви. Преосвященным Афанасием, епископом Дмитровским, викарием Московской епархии, 22 января 1823 года он был посвящен в стихарь. Женат Кузьма Васильевич был дважды, и от первого брака у него остался сын Иван Никольский, который был «уволен в епархиальное ведомство» из низшего отделения Коломенского духовного училища. В Коломенском приходском училище на содержании отца «грыз гранит наук» второй сын Пахомий. Вторая супруга пономаря, Анна Максимовна, родила двух дочек — Акилину и Александру.

Когда в 1841 году пономарь Кузьма Васильевич преставился, на его место определили сына, Ивана Кузьмича Никольского, того самого, который был исключен из низшего отделения Коломенского духовного училища. Его определили в пономари к Никольской церкви 21 сентября того же 1841 года «впредь до усмотрения». Учившийся на содержании отца Пахомий по смерти родителя был вынужден оставить учение во втором классе и обретался на приходе в статусе сиротствующего, вместе с младшей сводной сестрой Акилиной, которой было 10 лет. Также сиротствующей значилась дочь умершего пономаря Родиона Евтеева девица Ксения, которая к 45 годам замуж так и не вышла.

Изменился и состав владельцев-помещиков. После смерти в 1835 году графини Елизаветы Алексеевны, урожденной Голицыной, супруги графа Остерман-Толстого, Комарево перешло во владение гвардии капитана Александра Михайловича Голицына. Графам Литта наследовала Екатерина Павловна Багратион. Остальные помещики – Бутурлины в Болотово, Кожины и Хоняковы в Речицах – оставались при своих имениях, хотя практически там не жили.

Особенности взаимоотношений

Состарившийся священник Петр Васильев в 1845 году вышел за штат и, будучи зачислен в разряд сиротствующих при храме, вместе со своей супругой поступил на содержание сменившего его на приходе зятя, молодого иерея Иоанна Иоанновича Райского, которому едва исполнилось 25 лет. Это был сын дьячка, в 1844 году окончивший курс Московской духовной семинарии по второму разряду. Годом позже – 4 июля 1845 года – Иван Райский был посвящен в священный сан и определен в настоятели к Никольскому храму в селе Комарево. Женат отец Иоанн был на дочери своего предшественника на приходе, поповне Александре Петровне, за которой и получил в приданое место настоятеля. На момент составления ведомости деток у них тогда еще не было.

У нового священника не сложились отношения с дьячком Николаем Подобедовым, который то ли по прихоти старшинства, то ли видя в молодом батюшке человека, не способного дать отпор, повел себя с ним грубо и дерзко. Их вражда началась с незначительного происшествия. Как писалось выше, документы на «земельную пропорцию» церковного причта были утрачены, и для их восстановления потребовалось пригласить землемера. Приехавший из Коломны специалист обмерил земельные участки и расставил вехи со знаками. За его труды полагалось вознаграждение, и отец Иоанн Райский выдал ему из церковной кассы 1 рубль 40 копеек серебром. Для комаревского прихода эти деньги были немалые. И, исходя из каких-то сложных и путаных внутренних взаимных расчетов, отец Иоанн стал вычитать часть денег из дьячковской доли при оплате исполнения треб, чтобы возместить выплату землемеру.

Несмотря на то, что вычеты были копеечными и «совершенно не утеснительными», как потом будет объяснять священник, дьячок Подобедов вознегодовал. Местом для объяснений он выбрал алтарь, куда вошел в момент совершения Таинства Евхаристии. Обрушившись на отца Иоанна с грубыми обвинениями, Николай Подобедов употреблял словеса, которые и у кабака не совсем уместны, чем «нарушал должное благолепие, необходимое при совершении великого Таинства». Утаить это происшествие не удалось, и постановлением Коломенского духовного правления оскандалившийся дьячок Подобедов был отправлен в Старо-Голутвин монастырь «в подначалие и труды, для увещания, чтобы сохранял благоговение при богослужении и воздерживался от бранных слов и личностных оскорблений».

Отбыв в монастыре три недели, дьячок «на путь исправления» встать не пожелал, а только еще больше озлобился, и за те самые рубль и сорок копеек, вычитавшиеся из его доходов, он решил насолить молодому настоятелю как можно крепче.

Действуя проверенными методами, он по известному рецепту составил донос в начальственные инстанции, обвиняя иерея Иоанна Райского в неслужении литургий в царские дни. Если бы ему удалось втянуть батюшку в такое дело, то все это могло обернуться если не запрещением в служении, то, по крайней мере, переводом на другой приход. Но доносчик не рассчитал силу удара – обвинение было слишком серьезным, и Духовное правление начало расследование и поручило его проведение благочинному, священнику села Бояркино отцу Амвросию Уварову. Тот же простым опросом установил, что в царские дни все положенные службы отправлялись совершенно исправно, а вот дьячок пошаливает сверх меры и дошел до того, что скосил траву на сенокосном участке священника.

По рапорту благочинного дьячка Подобедова «отправили под суд». Тогда Николай Стефанович натурально объявил забастовку, «отказываясь рукоприкладствовать в метрических и обыскных книгах», чем не давал законно оформить совершение венчания, крестин и отпеваний. Объяснял же свое нежелание «рукоприкладствовать» тем, что «священник не выдает ему из доходов». К нему на дом несколько раз посылали пономаря для переговоров, но это не помогло. Для увещания приезжал из Бояркино благочинный, но и у него ничего не вышло с «закусившим удила» дьячком. Тогда Коломенское духовное правление постановило дьячка Николая Стефановича Подобедова «отправить в Берлюковскую пустынь в черную работу, для наущения исполнять обязанности исполнения службы». По отбытии срока в монастыре с Подобедова взяли подписку о том, что он не будет уклоняться от служебных обязанностей и в книгах будет ставить свою подпись беспрекословно.

Несмотря на эти прискорбные происшествия, в общем дела на приходе шли вполне благополучно. Во всяком случае, в отчете благочинного отца Амвросия Уварова в 1847 году говорилось: «В приходе показанной Никольской церкви и при ней также нет ложных чудес при иконах, колодезях, источниках и в иных каких местах. Нет притворных юродивых, кликуш и других суеверов, противных христианскому учению. Во всем находится назидательная исправность и должный порядок. Сама церковь с колокольней, утварью, облачениями и иконами, а также и кладбище находятся в благоустройстве и чистоте. Запасные Дары, святое миро без оскудения хранятся в святом алтаре. Проповеди читаются без упущений, и караул при церкви есть, и содержится в твердости. Книги ведутся исправно и содержатся в порядке».

В последующие два года в Комарево причт церкви полностью обновился. Молоденький священник Иоанн Райский в 1848 году помер, оставив вдовой свою супругу Александру Петровну, а дочь Евгению, родившуюся в 1847 году, – сиротой. В тот год наши края посетила холера, и эпидемия приняла устрашающие размеры, унеся многие жизни. Наверное, священник, отпевавший покойников и наставлявший умиравших, и сам стал жертвой прилипчивой хвори, унесшей его в могилу. После смерти отца Иоанна его вдова с годовалой дочкой остались жить в Комарево как «сиротствующие при храме», в собственном доме на церковной усадьбе, получая от епархиального попечительства о бедных лицах духовного звания 40 рублей серебром на год.

На место Ивана Никольского 26 мая 1847 года заступил его братец Пахомий Кузьмич, ставший пономарем при храме. Был он женат на Марии Александровне, и родилась у них дочь Анна. Дьячок же Николай Стефанович Подобедов, будучи 63 лет от роду, «за старостью и многими болезнями» вышел за штат, а на его место заступил дьячок Сергей Прокофьевич Казанский. Это был молодой человек 21 года от роду, сын дьячка, учившийся в Коломенском духовном училище. Из училища он вышел, не окончив курса, в возрасте 16 лет и целых пять лет дожидался определения на место. В дьячки его поставили 14 марта 1847 года, а в стихарь посвятили 22 января 1848 года. Женат он был на Феодосии Николаевне.

Литература и жизнь

Этот период жизни села Комарево и церковного прихода подробно описан Дмитрием Васильевичем Григоровичем, имение которого располагалось неподалеку. В романе «Рыбаки», вышедшем в 1853 году, селу отведена целая глава, фрагментами которой мы и воспользуемся, чтобы дать, так сказать, слово современнику. Грех упускать такую возможность проникновения в историю, которую дарит нам талант господина Григоровича. Однако целиком ему доверять нельзя, необходимо помнить, что это только роман, то есть сочинение, игра фантазии, где подлинное пересекается с вымыслом. Романист описывает село Комарево зажиточным, фабричным, стоящим на перепутье двух дорог. Одна из них вела к Москве, другая к Коломне. Романист пишет, что в Комарево было две каменные церкви, и одна из них «превосходнейшей архитектуры». И будто бы стояли эти церкви одна подле другой.

 

В 40–50 годах XIX столетия, когда писался роман, ничего подобного в Комарево не было – это, знаете ли, показывают документы. Две каменные церкви – это не шуточки, они мимо клировых ведомостей не пройдут, а там речь идет только о старенькой деревянной, холодной, с одним престолом. Пишет Григорович, что в «Комарево лаптей не носили». Про рубахи, самовары и прочее пишется ярко и со вкусом. Также говорится о том, что в руках 5-6 семей крестьян-капиталистов собрались деньги, которые в ином уездном городе было не сыскать. Также сказано, что Комарево «принадлежало наследникам одного вельможи времен императрицы Екатерины Великой. Лет двадцать назад крестьяне, внеся за себя полмиллиона, откупились, как говорится».

И это сомнительно, потому что владельцами крестьян по-прежнему числились те же баре, что и раньше. Написано про то, что на престольный праздник в каждой из тех двух церквей, которые поминал Григорович, «народ сходился из двадцати окрестных деревень. Но комаревцы резко отличались ото всех яркостью своих рубашек, медными гребешками, висевшими на поясах щеголей, синими кафтанами пожилых людей, штофными и шелковыми коротайками на заячьем меху, отливавшими всеми возможными золотистыми отливами на спинах баб».

Еще писалось о барском доме, английском саде, который крестьяне преобразовали во фруктовый, а дом развалили. О богачах села Григорович пишет так: «Дома капиталистов бросались в глаза: это были неуклюжие двух- этажные каменные дома с железной, зеленой или серой кровлей, с воротами, украшенными ка- менными шарами, и палисадником, засеянным вплотную от фундамента до решетки “коро- левскими свечами”. Издали казалось, что перед домом лежит исполинский медный, ярко вычи- щенный таз. И на выезде высится двухсрубный дом с мезонином, в котором помещается кабак “Расставание”».

Все это никак не может быть документальным описанием Комарево – «Рыбаки» не более чем роман. По кое-каким приметам в описании Комарево Григорович собрал приметы нескольких приокских фабричных сел. От Гор взяты две церкви, старый барский дом и регулярный сад. От Белых Колодезей знаменитый на весь берег трактир «Расставание», от Озер, уже ставших селом, взяты фабрики, ибо никаких известий о больших ткацких фабриках в Комарево не было зафиксировано. В самом селе, согласно клировым ведомостям, в Комарево числилось едва ли 20 дворов. Прихожане комаревского храма в основном проживали в деревне Болотово.

Наконец история с выкупом крестьянской общины у «вельможи Екатерининской поры» очень похожа на смешение двух историй – про то, как от княгини Багратион откупились крестьяне деревни Озерки, где процветали ткацкие фабрики. А полмиллиона рублей, которые дали потомкам «екатерининского вельможи», – это отголосок выкупа, данного в 1838 году фабрикантами Ермаковыми. Этот выкуп они

уплатили графам Шереметевым, крепостными которых они оставались, будучи первейшими на всю Коломенскую округу богачами-миллионерами.

Наверное, местным патриотам такое суждение покажется обидным, однако факты, господа, – упрямейшая штуковина, которую легко проверить, но трудно опровергнуть. Не было двух церквей, да еще каменных, в селе Комарево, где едва-едва влачил существование один причт, в котором и дьякона-то не было по невозможности содержать еще одного человека. Уж какие тут миллионы! От какой сырости им было бы взяться, когда вся округа была поделена между несколькими помещиками, владевшими десятками семей крепостных?! Это, кстати, делало их, согласно классификации, заведенной Николаем Васильевичем Гоголем, «господами средней руки».

Благотворительная затея

Пусть не миллионы, но кое-какие денежки в Комарево водились. И хоть не два каменных храма, а один местные мужички построить собрались. Только произошло это намного позже описываемого господином Григоровичем в романе «Рыбаки» времени. Инициаторами строительства храма и главными жертвователями на это дело выступили три брата Волковых: Ларион, Георгий и Алексей Митрофановичи. Только были они не комаревскими жителями, а болотовскими, и этим еще более подрывается миф о комаревских миллионщиках. По всему выходит, что в Болотово жили побогаче, чем в Комарево. Числились три брата крестьянами, однако, судя по целому ряду предыдущих примеров, приведенных в нашем исследовании, можем с уверенностью предполагать, что крестьянское звание было фикцией. Приход и причт были бедны. Эпоха барства закончилась лет за тридцать до этого, и господа в своих поместьях, опутанные долгами, доживали последние годочки. Усадьбы были заложены-перезаложены с невыплаченными процентами, так что хорошо, если наследникам оставались фамильные портреты предков да что-нибудь не особо цен- ное «на память о золотых временах».

Откуда были деньги у братьев Волковых, установить пока не удалось. Но во всяком случае не от занятий сельским хозяйством, не от рыбной ловли и не от рубки леса. Этим, кажется, главным образом занимались мужички на ко- маревском приходе. Извозом или работой при станке на ткацкой фабрике таких деньжищ тоже «не зашибешь». Вы спросите: «Сколько нужно было, чтобы построить каменную, теплую, о трех престолах с колокольней церковь?»

На это в среднем уходило тысяч 30-40 рублей серебром. Эта сумма берется по аналогии с такими же постройками. Для сравнения – 30 тысяч серебром было положено в основу по- строения Тихвинского собора в Коломне. Надо учесть, что часть материалов на собор пошла от разборки прежнего здания. В Комарево же предстояло строить заново, на новом месте. Поэтому корректно будет предположить, что Волковы отрядили на это дело тысяч 40 рублей, никак не меньше. Для будущих исследователей старины Озерского края открывается увлекательный архивный поиск следов деятельности братьев Волковых, ворочавших такими суммами, что не затруднились выложить большие даже по московским меркам деньги на возведение церкви на родном приходе.

В мае 1864 года на имя митрополита Московского и Коломенского Филарета было подано прошение от имени священно- и церковнослужителей, церковного старосты и братьев Волковых, которых в этом документе величали «избранными строителями». Просили же они о следующем: «Существующая в селе Комарево Коломенского уезда Николаевская церковь деревянная, построенная издавна и холодная, для прихожан малопоместительная. Посему священнослужители, церковный староста и прихожане вознамерились построить вместо нее новую каменную теплую церковь о трех престолах. Первый, средний, – во имя Святителя и Чудотворца Николая, второй, на правой стороне, – во имя Преподобного Сергия Радонежского, третий – во имя Святителя Митрофания угодника [Воронежского].

Сооружение церкви вчерне, с внутренним устройством и отделкою, принимают на свое иждивение и полную ответственность деревни Болотово крестьяне Ларион, Георгий и Алексей

Митрофановичи Волковы, прихожане означенной церкви. Прихожане изъявили желание пожертвовать свою землю для обустройства церкви на новом удобном месте, против двух кладбищ, вблизи священно- и церковнослужительских домов».

Под прошением «руку приложили» члены причта: священник Михаил Сперанский, дьячок Иван Артанский и пономарь Пахомий Никольский. Из трех братьев-капиталистов грамоту знал только Егор Митрофанович Волков, который также подписался и за неграмотных братьев Лариона и Алексея Митрофановичей. Свою свидетельскую подпись учинил под прошением и благочинный – священник церкви села Васильевского протоиерей Михаил Спасский. К прошению был приложен и приговор сельского общества, которым уполномочивались на произведение работ братья Волковы, и разъяснялись остальные насущные вопросы, связанные с построением нового храма: «Сего 1863 года ноября 6-го дня, мы, нижеподписавши- еся крестьяне-собственники села Комарево, собственники сельца Болотово, крестьяне Коллегии государственных имуществ сельца Болотово и временно обязанные крестьяне помещика Бутурлина, причт села Комарево Николаевской церкви и староста церковный, по общему соглашению желаем и избираем крестьян сельца Болотово, крестьян Коллегии государственных имуществ Лариона, Георгия и Алексея Митрофановичей Волковых, чтобы они могли беспрепятственно и неутеснительно со стороны всех прихожан при- ступить к сему богоугодному делу, и надеемся, если поможет им Господь, что они, Волковы, соорудят храм во имя Святителя и Чудотворца Николая, вместо деревянного каменный.

Что же касается земли, так как земля не церковная, где они, братья Волковы, намерены соорудить храм, то мы, села Комарево крестьяне, собственники земли, жертвуем для построения храма столько земли, сколько нужно будет для полного сооружения оного.

В чем и подписуемся: села Комарево собственники-крестьяне Назар Кузьмин, Ермолай Кузьмин, Измаил Васильев, Федор Игнатов, Иван Ермилов руку приложили. За неумением сельского старосты и остальных лиц грамоты по их просьбам Назар Кузьмин руку приложил.

Сельца Болотово государственных имуществ крестьяне Меркул Данилов, Ефрем Иванов [еще несколько десятков подписей болотовских крестьян] руку приложили.

1863 года ноября 7-го дня приговор сей в Суковском волостном правлении явлен и в книгу под No 23 записан. Волостной староста Еланов».

Дело было совершенно ясное, просто и доходчиво изложенное. Деньги давались из одних рук сполна. Репутацию братья Волковы имели, очевидно, вполне крепкую. Поэтому храмоздательную грамоту от митрополита Филарета община сельского прихода получила уже в июне. В ней дело излагалось по определенной формуле, а выглядел этот документ так: «Божией милостию смиренный Филарет, митрополит Московский, по благодати и власти Всесвятого и Животворящего Духа, данной нам от Самого Великого Архиерея Господа нашего Иисуса Христа через святых Его апостолов и их наместников и преемников, благословим мы священнослужителям, церковному старосте и избранным строителям, крестьянам Коломенского уезда, прихода Николаевского, в селе Комарево сельца Болотова, Иллариону, Егору, Алексею Митрофановичам Волковым на их, Волковых, иждивении построить в том селе Комарево новую каменную церковь, на избранном месте во имя Святителя и Чудотворца Николая, с двумя приделами – во имя преподобного Сергия Радонежского и святителя Митрофания Воронежского. С тем, чтобы:

1. Построение сие было произведено согласно с одобренным проектом под надзором архитектора, имеющего о своих познаниях в архитектуре и строительных искусствах законное удостоверение под наблюдением местного благочинного.

2. Чтобы здание храма, наподобие прочих церквей, было обращено алтарем на восток, престолы и жертвенники были узаконенной меры вышины одного аршина и шести вершков и длиной и шириной сообразно с потребностью и пространством алтарей.

3. Чтобы по устроении сего храма благочинный и строители просили разрешения на освящение оного с приложением описи храма и его имущества, как-то: священнослужебных сосудов,

ризницы, книг и прочих принадлежностей священнослужения.

О чем сия грамота за нашим подписанием с приложением печати и дана в царствующем граде Москве 1864 года, июня в 30-й день».9

Храмоздательную грамоту получил государственный крестьянин Иван Игумнов, доставивший ее в Комарево. С этого момента и началась большая работа, которая растянулась на четыре года (освящение храма состоялось в 1868 году). В следующем году старую деревянную церковь разобрали. Новую трехпрестольную церковь обнесли каменной оградой с железной решеткой, что также обошлось семейству Волковых в изрядную копеечку.

Несмотря на столь благоприятные изменения на приходе, причт богаче не стал, и содержание его не улучшилось. Штат остался прежним – священник, дьячок и пономарь, а после смерти старика Пахома Кузьмича Никольского нового пономаря не поставили или не могли найти желающего занять это место. Так и остались служить священник и дьячок.

Сельских угодий у причта было 40 десятин и 1365 квадратных саженей пахотной и сенокосной земли. Дома, принадлежавшие священнику и дьячку, были деревянными. Они стояли на церковной усадьбе размером 2 десятины 400 квадратных саженей. Постоянного оклада комаревскому причту не полагалось, ему поступали проценты с капитала на 1500 рублей в банковских билетах, помещенных на вечное хранение в московской конторе Государственного банка. В клировой ведомости 1899 года, в которой приводятся эти данные, сделано примечание о том, что «содержание причта недостаточное». На приходе числилось 175 дворов, в них 1655 мужчин и 756 женщин.

Настоятелем храма в конце века стал Василий Яковлевич Рождественский, которому в 1899 году исполнилось 43 года. Он был сыном дьячка, окончил курс Московской духовной семинарии и с 1877 по 1880 год учительствовал в сельских школах. В 1881 году он был рукоположен в сан священника и определен к Преображенской церкви села Верзилово, где также исполнял должности учителя и законоучителя в народном земском училище и верзиловской церковно-приходской школе. За время служения он был награжден фиолетовой скуфьей и набедренником. На приход Никольской церкви села Комарево отец Василий Рождественский был переведен 8 августа 1895 года, а с 1 сентября стал законоучителем в болотовской и комаревской церковно-приходских школах. Женат отец Василий был на Анне Алексеевне, и были у них дети. Старшей Елизавете в 1899 году исполнилось 18 лет, Мария училась во втором классе епархиального женского училища на содержании отца. Сын Сергей учился в первом классе Коломенского духовного училища на полуказенном содержании. Были еще и младшие: Николай, Александра и Наталия.

Скверная примета времени

Еще через два года село Комарево снова неоднократно поминалось в консисторской переписке, но на этот раз по гораздо менее приятному поводу. Летом 1917 года церковь обворовали. Собственно, это была уже четвертая попытка с осени 1916 года, но на этот раз у воров все получилось. Вечером 6 июля 1917 года староста запер двери храма и передал его под охрану сторожей. В обязанность церковной стражи традиционно входило отбитие «часов» – подача сигналов колокольным звоном каждый час. Сторожа исправно несли службу до часу ночи. После этого намаявшиеся на полевых работах мужички ушли в сторожку да и легли соснуть. А сторожка комаревской церкви была расположена вне церковной ограды, через дорогу. Церковь стояла от- дельно от домов села, и с одной стороны, прямо к кладбищу, подходил лес, который тянулся на много верст вокруг. Таким образом, ворам было очень удобно действовать.

Сторожа крепко спали, а когда пробудились в пятом часу, уже рассвело. Они пошли глянуть, все ли в порядке. И увидели, что окно в алтаре разбито, а под ним что-то валяется. Один из сторожей, крестьянин Иван Чумачев, побежал к настоятелю с докладом, а его товарищ остался сторожить место, хотя по большому счету сторожить-то уже было нечего. Но так положено, чтобы охранять место преступления. Мало ли что!

Наскоро одевшись, протоиерей Василий Рождественский взял у старосты ключи и по- шел к церкви. Он осмотрел двери – все замки были целы. Когда зашли в храм, сразу увидели, что свечной ящик взломан, а около него были рассыпаны мятые листы бумаги. Подняв их, батюшка увидел, что это листы разрешительной молитвы и «венчики», которые возлагают на чело покойникам.

Войдя в алтарь, отец Василий обнаружил, что окно с южной стороны разбито и отогнут прут оконной решетки. Очевидно, вор проник в церковь именно этим путем. Около окна валялся открытый ящик, в котором хранили дорогие воздýхи, а сами воздýхи валялись на полу.

После тщательного осмотра храма оказалось, что с трех престолов украли три ковчега.

Дьячком на приходе служил Павел Ильич Орлов, которому исполнилось тогда 43 года. Он был сыном дьячка, учился в Коломенском духовном училище, но вышел из высшего отделения в 1872 году и 14 ноября того же года поступил в число братии Ново-Голутвина монастыря послушником. Однако пострига Павел Орлов не принял и, оставив монастырь, добился того, что его определили на место дьячка при Свято-Васильевской церкви села Якшино, а оттуда 23 декабря 1875 года его перевели в Комарево. Павел Орлов был женат на Марии Тихоновне, у них было большое семейство. Старший сын Николай в 1899 году учился в третьем классе Коломенского духовного училища на содержании отца. Другой сын, Михаил, учился в том же училище в первом классе на полукоштном содержании. Дочь Анна об- учалась в третьем классе епархиального Филаретовского женского училища на содержании отца. Были и младшие: Георгий, Василий, Александр и Иоанн.

Школа

Вступив в XX век, причт просущество- вал в этом составе до самой Октябрьской революции. Из подробностей приходской жизни до нас дошло несколько событий той поры.

Во время всероссийской переписи населения в 1897 году открылась тревожная картина с

состоянием народного образования в империи – грамотным было менее четверти населения (21,1 процента)! Для исправления ситуации была составлена программа, утвержденная правительством и императором, реализация которой должна была к 1925 году полностью ликвидировать неграмотность в Российской империи. Для этого развивались самые разные формы начального обучения, для обеспечения которого под эгидой различных ведомств широко готовились кадры учителей. Не оставалось в стороне и духовенство, традиционно занимавшее ведущие позиции в вопросах образования. Даже вспыхнувшая летом 1914 года Мировая война не смогла остановить образовательные программы правительства.

Частью планов такого рода было непременное обеспечение школ собственными зданиями. Действуя в этом направлении, в 1915 году уездный училищный совет подал епархиальному училищному совету ходатайство о построении в Болотово отдельного здания для школы, которая помещалась в частном доме. С деньгами на приходе было туго, и рассчитывать на самостоятельные усилия комаревских священно- и церковнослужителей было бы чересчур самонадеянно. Но хорошо знакомые с местными обстоятельствами члены совета выхлопотали ссуду в 2300 рублей с рассрочкой выплаты на 40 лет, взяв обязательство погашения самой ссуды и выплату процентов по ней на себя. Средства на это отпустило Кирилло- Мефодиевское братство. В свою очередь епархиальный училищный совет добился от синодального училищного совета ассигнований в сумме 2500 рублей на ссуду для построения и обеспечения школы в Болотово. Погашение ссуды на себя снова приняло Кирилло-Мефодиевское братство. От причта в консисторию было подано прошение о разрешении принять эти ссуды, подписанное протоиереем Василием Рождественским, псаломщиком Павлом Орловым и церковным сторожем Иваном Григорьевичем Сосновым. Разрешение тратить эти 4800 рублей для постройки школы было дано 20 июля 1915 года.

Скверная примета времени

Еще через два года село Комарево снова неоднократно поминалось в консисторской переписке, но на этот раз по гораздо менее приятному поводу. Летом 1917 года церковь обворовали. Собственно, это была уже четвертая попытка с осени 1916 года, но на этот раз у воров все получилось. Вечером 6 июля 1917 года староста запер двери храма и передал его под охрану сторожей. В обязанность церковной стражи традиционно входило отбитие «часов» – подача сигналов колокольным звоном каждый час. Сторожа исправно несли службу до часу ночи. После этого намаявшиеся на полевых работах мужички ушли в сторожку да и легли соснуть. А сторожка комаревской церкви была расположена вне церковной ограды, через дорогу. Церковь стояла отдельно от домов села, и с одной стороны, прямо к кладбищу, подходил лес, который тянулся на много верст вокруг. Таким образом, ворам было очень удобно действовать.

Сторожа крепко спали, а когда пробудились в пятом часу, уже рассвело. Они пошли глянуть, все ли в порядке. И увидели, что окно в алтаре разбито, а под ним что-то валяется. Один из сторожей, крестьянин Иван Чумачев, побежал к настоятелю с докладом, а его товарищ остался сторожить место, хотя по большому счету сторожить-то уже было нечего. Но так положено, чтобы охранять место преступления. Мало ли что!

Наскоро одевшись, протоиерей Василий Рождественский взял у старосты ключи и пошел к церкви. Он осмотрел двери – все замки были целы. Когда зашли в храм, сразу увидели, что свечной ящик взломан, а около него были рассыпаны мятые листы бумаги. Подняв их, батюшка увидел, что это листы разрешительной молитвы и «венчики», которые возлагают на чело покойникам.

Войдя в алтарь, отец Василий обнаружил, что окно с южной стороны разбито и отогнут прут оконной решетки. Очевидно, вор проник в церковь именно этим путем. Около окна валялся открытый ящик, в котором хранили дорогие воздýхи, а сами воздýхи валялись на полу.

После тщательного осмотра храма оказалось, что с трех престолов украли три ковчега – один серебряно-позлащенный и два медно-серебряные. В одном из ковчегов хранились запасные Святые Дары. С главного престола был похищен святой антиминс, три Евангелия в металлических окладах – один оклад медный, а два других серебряно-позлащенные. Потом два Евангелия в серебряно-позлащенных окладах и два серебряных креста большого размера были обнаружены при осмотре в шкафу-ризнице. Оттуда пропали серебряно-позлащенные сосуды (кроме одного дискоса), которые были завернуты в старые облигации. Эти облигации валялись на полу у шкафа. Также пропали приборы, стоявшие на жертвеннике в Сергиевском приделе. Наличными из церковного ящика пропало немного – всего 10 рублей. Только накануне было закуплено два пуда восковых свечей, поэтому и денег осталось немного.

Осматривая храм снаружи, отец Василий на- шел вырванные листы Евангелия, которые валялись под тем окном, через которое проник вор. Чуть дальше на могильной ограде висел шелковый подрясник. В ста саженях от церкви, в лесочке, нашли ободранные доски от одного медного и двух серебряных окладов от Евангелия. Металл срывали на ходу. Следов того, куда скрылись злоумышленники, не нашли. Подозрений ни у кого из членов причта не было.

Обо всем этом в консисторию был послан подробный отчет благочинного, священника Преображенской села Бояркино церкви отца Александра Субботина, с приложением перечная похищенного.

Из консистории 11 сентября 1917 года был послан указ благочинному: «Пусть благочинный донесет, приняты ли причтом и старостой меры, например, обращение к благотворителям, о восполнении похищенных церковных вещей». На это отец Александр Субботин бодро рапортовал 3 октября 1917 года: «Настоятель Никольского храма в селе Комарево протоиерей Василий Рождественский сразу же после обнаружения факта кражи в церкви, произошедшей в ночь на 7 июля 1917 года, предпринял самые энергичные меры к сбору пожертвований, как в своем приходе, так и соседних. Главным образом откликнулись люди из богатого фабричного села Озеры, давшие деньги на покупку новых сосудов, Евангелий и других похищенных и испорченных предметов. Призыв к пожертвованиям был сделан отцом протоиереем уже 8 июля 1917 года. Потом, несмотря на свою немощь, отец Василий Рождественский сам обходил дома прихода с подписным листом, а его дети ходили в Озерах по домам состоятельных людей, известных своими добрыми делами. Сумма сбора превысила все ожидания. На первое время собрали тысячу рублей наличными деньгами. Кроме того, были приобретены все необходимые вещи».

Из консистории 16 октября 1917 года последовала резолюция: «Поставить на вид причту и старосте, чтобы тщательнее смотрели за стражей храма и озаботились постройкой внутри ограды». Благочинный отец Александр Субботин получил это распоряжение 24 октября 1917 года, а 25 числа в далеком Петрограде произошел государственный переворот, уже второй за последние полгода. После этого в России начались такие события, что исполнять указания консистории никому в Комарево не представилось возможным в течение следующих 80 лет. Да и сама консистория прекратила свое существование менее чем через полгода после этого.