Даже самые осторожные исследователи считают, что Белым Колодезям не менее пятисот лет, судя по первым письменным источникам, в которых фигу- рирует известное нынче название села. Но также сохранились сведения о том, что прежде это селение было деревней, называвшейся Бабьино (или Бабьево), и вот тут-то и приоткрывается замечательно любопытная история, уходящая в совсем уж седую древность. Дело в том, что целый ряд местностей на участке берега от места впадения Москвы-реки в Оку и выше по течению – до современного города Озеры – отмечен «женскими» названиями. Припомним, что там, где теперь высятся железнодорожный и автомобильный мосты, ведущие из Коломны в Щурово, была некогда знаменитая Девкина переправа. Выше по течению, подле села Колычево, раскинулось знаменитое Девичье поле – место, где обычно вставало лагерем войско московского князя, выходившее «на берег», как тогда называли пограничную линию обороны южного рубежа Московского княжества. И далее по реке стояло Бабьино, деревня, находившаяся в очень удобном и плодородном месте.

Эти названия связаны между собой. Славянские племена, населявшие окские берега еще во времена язычества, считали, что в этих местах обитали женские божества. Полагают, что на Девичьем поле находилось капище, где стояли идолы Лели (славянской богини весны, девичьей любви, искренности, целомудренной красоты), Лады (богини любви и чадородия) и Макоши (богини судьбы, покровительницы женских ремесел прядения и ткачества). Сюда приходили жрецы или жрицы (точно это неизвестно), чтобы приносить жертвы. Здесь проводили ритуалы и обряды, многие из которых сохранялись до самой середины XIX столетия. Несмотря на то что жители округи были крещены в младенчестве и росли христианами, они в силу многовековой традиции сохраняли и языческие обычаи. Ежегодно на Девичьем поле в четверг перед Троицыным днем справляли Семик – крестьяне «заламывали березу», украшали ее лентами и вышитыми рушниками, приносили ее на Девичье поле, где, бывало, пировали, водили хороводы, распевая обрядовые песни. Известная песня «Во поле береза стояла…» – это как раз одна из песен того праздника. А 30 июня там же, на берегу, отмечали Ярилку – праздник языческого бога солнца. В его честь жгли на берегу Оки огромные костры, варили и пекли яйца, символы солнышка и жизни. Опять же пировали, водили хороводы, пели и плясали…

Конечно, к XIX веку от былой обрядности языческих праздников осталось несколько «хо-роводных песен» да обычаи вроде варки яиц – считалось, что если на Ярилку сварить много яиц, то весь год будут хорошо нестись куры. Соблюдение обрядов сопровождалось неумеренным пьянством и всяческими «вольностями», что очень огорчало православных пастырей. Так продолжалось до 40 годов XIX века, когда центральные губернии Российской империи одну за другой пережили несколько ужасных эпидемий холеры. Не миновала сия напасть и богоспасаемый град Коломну, где особенно много людей умерло в 1848 году. Бедствие приняло ужасающие масштабы, и в городе, случалось, хоронили по десятку умерших в день, а через несколько дней туда же приносили в гробах тех, кто только что похоронил близких. Сколько умирало в селах и деревнях, никто не считал.

Страх обуял горожан, и отцы города решили просить совета, как быть, у почтенного старца, схимонаха Иоанникия, подвизавшегося в Богоявленском Старо-Голутвине монастыре. Был тот старец человеком непростой судьбы, в монастырь попал не сразу. По рождению был он крепостным крестьянином из села Колычево Коломенского уезда, и при крещении его нарекли Ипатием. Родители Ипатия умерли от чего-то, когда он был еще мал, и сироту взял в дом его дядя. Рос он, как и все вокруг, а как вошел в возраст, женился и зажил хозяином в своем доме. Однако ему не было суждено наслаждаться семейным счастьем, и смерть снова пришла в дом Ипатия, на этот раз забрав жену и детей. После такой потери жить на родине мужик не смог и, не спросившись у барина, тайно покинув Колычево, ушел бродить по свету. Считаясь «беглым», он прожил не один год в Харькове, занимаясь различной торговлей. Но жить в неопределенности, скрываться он долго не смог и пришел с повинной в родное село, чтобы просить у барина прощения и дозволения поступить в монастырь. Прощение было получено, и разрешение дано. Приписавшись к братии штатного монастыря, когда ему исполнился уже 41 год, новый инок так преуспел в духовном делании, что принял схиму с именем Иоанникий и поселился в одной из башен, воздвигнутых по углам монастырской стены. Жил схимник Иоанникий в уединении, но не в полном затворе, принимая тех, кто искал его совета. Пускал он не всех, а только выбирая по наитию тех, у кого было к нему действительно важное дело.

Делегацию коломенских «отцов города» он не отверг, а приняв, присоветовал им взять из монастыря хранившийся там посох препо- добного Сергия Радонежского, оставленный им при посещении обители своему ученику и первому настоятелю, Григорию Голутвинскому, и икону преподобного Сергия. По преданию, этот образ был писан на верхней доске гроба преподобного Сергия, разобранного на части, после обретения мощей святого. Эти почитаемые святыни, по словам схимонаха, надлежало доставить в город крестным ходом и служить молебны непременно в четверг пред Троицей, чтобы искупить грех празднования Семика и Ярилки.

Совет был воспринят, и крестный ход состоялся, а после него эпидемия пошла на убыль и вскоре совсем прекратилась. На следующий год крестный ход свершился вновь, и в рапортах благочинного, посланных митрополиту Филарету, отмечалось, что болезнь отступает, и Ярилку с Семиком уже никто не празднует, а потому просили разрешения дозволить проводить крестный ход ежегодно.

Таковое дозволение было дано, и с начала 50-х годов XIX в последний четверг перед праздником Троицы все городское духовенство встречало святыни, приносимые из Старо-Голутвина монастыря, у кладбищенской церкви Петра и Павла, где совершалась панихида. Первое время поминали умерших во время холерной эпидемии, погребенных на городском кладбище, а позже вообще всех усопших. После этого шествие следовало в Успенский собор. Икона и посох оставались там до понедельника – перед ними постоянно служились молебны. Утром в понедельник святыни выносились из Успенского собора и крестным ходом обносились вокруг стен Коломенского кремля. Их приносили в Ново-Голутвин монастырь, где в храме Преподобного Сергия служилась литургия. По завершении службы икона и посох снова выносились на Соборную площадь, и после совместных молитв городское священство провожало их до Рязанской заставы, на пути в Старо-Голутвин монастырь. Крестный ход был главным событием летней городской жизни, и на него, бывало, собиралось со всей округ до 20 тысяч человек, в то время как в самой Коломне насчитывалось едва ли 17 тысяч жителей, включая грудных младенцев.

Сведений о тех временах ни в Рязани, ни в Москве не сохранилось. Оттого-то и неизвестно, когда именно деревенька Бабьево стала селом Белые Колодези, потому что те документы, в которых оно так названо, относятся к XVI веку и описывают село уже в цветущем положении, отличавшем его от других селений ближайшей округи.

Предполагают, что название села происходит от древнеславянского слова «колодезь», у наших предков оно означало «источник», «ключ» или «родник». Их было много в окрестностях села – видно, водяные жилы подземных речек, впадающих в Оку, подходят в этом месте близко к поверхности. «Белыми» же те источники назывались из-за беловатого цвета воды – к ней примешивались частички известняка, которым богаты окрестности села.

Белые Колодези упомянуты в Разрядной книге – сборнике распоряжений о служебных назначениях людей, состоявших на государевой службе. Согласно этому «разряду», в 1531–1532 годах в Белых Колодезях «стояли воеводы князь Юрьи, княж Иванов, сын Темкин, князь Петр, князь Васильев, сын Засекин, Михайло Андреев, сын Зверь». Другие станы воинских людей в тот год располагались в Бочманово, напротив Девкиной переправы, на Девичьем поле возле Колычева острова, напротив реки Осетр, потом в Белых Колодезях и дальше напротив Ростиславля. Этот постой не был постоянным в селе, которым владели коломенские епископы, оно имело статус «владычного». Воевод и войско туда выводили только в особых случаях, когда надо было очень строго охранять берег в ожидании набега неприятеля.

На полпути от Коломны к Городищам находилось Бельское озерцо, в котором монахи городского Спасского монастыря разводили рыбу для стола владыки, там было целое хозяйство епископского подворья.

Зато в отстоявшем на 17 с лишком верст селе Белые Колодези имелись свои достоинства – был близок берег большой реки, а там, кроме богатой рыбной ловли, была еще и пристань, где останавливались проплывавшие мимо ко- рабли с товарами. Но главное, что Белые Колодези находятся в месте, где ландшафт создал удивительный микроклимат, который является аномалией в наших краях. Там теплее, чем во всей округе, и в исследованиях ботаников, опу- бликованных в конце XIX века, отмечено, что в окрестностях Белых Колодезей встречаются растения, которые должны произрастать на 500 верст южнее.

Хотя по своему положению Белые Колодези были и ниже пригородных Городищ, зато по богатству и многолюдству они их превосходили, на что указывает наличие в селе сразу двух храмов. В «Писцовой книге Московского государства» за 1578 год при описании Большого Микулинского стана, к которому территориально принадлежало село, о Белых Колодезях сказано: «Вотчина владыки Коломенского село Белые Колодези, на берегу Оки реки, а в нем церковь Успения Пречистой Богородицы да теплый храм Илии Пророка, древяны, клетски…» То есть Успенский и Ильинский храмы были деревянными, но церковь Илии Пророка отапливалась, что было по тем временам в известном смысле роскошью.

Обычно сельские храмы были «холодными» и нагревались только пламенем свечей, лампад да дыханием прихожан. Для того чтобы удержать в церкви тепло, их строили без окон, с маленькими входными дверями. Когда в праздник было большое количество народа и зажигалось много свечей, даже зимой в церкви становилось жарко и душно.

В «теплой» церкви делали окна, там было светло, тепло и не душно. Но построить отапливаемые храмы было сложнее, это выходило дороже, поэтому их ставили редко. Вероятно, коломенские епископы любили бывать в селе с необычным климатом, находившемся в красивом месте при большой реке, и теплый храм там возвели специально для служения во время таких визитов.

Еще важное замечание о селе того времени заключается в том, что в обеих церквях села Белые Колодези был причт и совершались службы. Тогда же Коломенский епископ владел пятью селами и двумя погостами, не считая деревень. В этих селах и погостах было девять церквей. Стало быть, не считая двух храмов села Белые Колодези, – семь. Из этих семи храмов половина были «без пения», то есть постоянного причта при них не было, и службы велись время от времени, когда приезжали присланные от епископского подворья иеромонахи, которые отправляли еще и необходимые требы.

После 1578 года, когда была составлена Писцовая книга, в которой поминаются Белые Колодези как владение епископа Давида, бывшего тогда на Коломенской кафедре, минуло четверть века. Тогда наши земли постигло разорение Смутного времени. Через Коломенский край – волна за волной – прокатилось несколько военных кампаний. Менее чем за десять лет город и посады выжгли и разграбили шесть или семь раз. Досталось и сельской округе, которую нещадно грабили и разоряли. Всякий приходящий называл себя властью и требовал хлеба, лошадей, мужиков для войска и баб для потехи. Особо отличились всадники полковника Лисовского, которые, взяв Коломну, нещадно жгли и грабили край в 1608 году. Дело дошло до того, что коломенцы собрались в отряды, которые вообще никаких властей не признавали и на всякий случай били всех, кто появлялся. Жили по принципу «своя рубашка к телу ближе». Может, этим только и спаслись, пока не установилась твердая власть, которую и признать было не грех.

От всех этих потрясений Коломенская земля пришла в запустение, от которого еще долго не могла оправиться. Что происходило в это время в селе, точно сказать нельзя, ибо об этом нет точных сведений. Ветхость или пожар уничтожили теплую церковь Илии Пророка, и в селе долго не было двух церквей. Только косвенные указания дают возможность предположить, что обветшавшую Успенскую церковь около 1654 года перестроили. И снова на многие годы сведения о состоянии села и прихода пропадают, а более поздние данные относятся уже к середине XVIII века.

Сведения о жизни прихода Успенской церкви села Белые Колодези предлагают занимательную историческую шараду, в которую вплелись судьбы семейства настоятеля храма. Из документов усматривается, что у иерея Стефана Петрова был сын Андрей, прислуживавший в храме. Этот Андрей в феврале 1742 года просил Коломенского епископа о переводе в Рязанскую епархию, где его ставили священни-ком в какой-то приход. А приход в Белых Колодезях от отца Стефана Петрова наследовал иерей Тимофей (Тимофей Стефанович), человек весьма любопытной судьбы. О нем мелькает заметка в прошении, поданном в Коломенскую епархиальную консисторию крестьянином села Белые Колодези Максимом Евстратовым, ходатайствовавшим о погребении тела крестьянина Андрея Прокопьева. В нем настоятель Успенской церкви был назван «отставным гвардии капралом». В то же время отчество иерея Тимофея – Стефанович – наводит на мысль, что он был сыном иерея Стефана Петрова, а попович Андрей, прислуживавший в храме, доводился ему братцем. Произносимое в быту имя Степан официально писалось «Стефан», фамилий у тех, кто не относился к дворянскому сословию, не было. Они назывались «по отцу», обходясь только отчеством. Таким образом, Тимофей Стефанович, сын Стефана, вполне мог быть поповичем, сыном отца Стефана Петрова из Белых Колодезей. Иначе отчего бы именно ему – гвардейскому капралу – отошел приход? Ему, а не Андрею Стефановичу, которому пришлось искать место в соседней епархии!

Как известно, места при храме тогда передавались по родне, в наследство. Таков был закон общества, разделенного на сословия. Тогда говорили: «Чиновник служит, купец торгует, а шатун шатается». И еще: «Всяк сверчок, знай свой шесток!» Имеется вполне обоснованное объяснение того, как мог попович Тимофей угодить в солдаты гвардии и, выслужив там капральский чин, вернуться в духовное сословие. Это явление не было редкостью. Так происходило, когда производился очередной «разбор духовенства», в ходе которого отделяли способных от неспособных, учившихся от неучей, имевших надежду на получение места на приходе, от болтавшихся без всякого занятия. Детей священноцерковнослужителей, которые не учились в школе при епископском доме, как того требовали предписания владыки, и у которых не было верных заступников из числа «сильных мира сего», отправляли в армию и на флот – в солдаты и матросы. Но случались и обратные возвращения, когда послуживших в войсках возвращали по ходатайству епархиальных властей. Случалось это, если род-ня находила возможность хлопотать, указывая на то, что место для чада, тянущего армейскую лямку или плавающего по морям, имеется. Тогда «попавшего ошибкой на военную службу» (или в податное ведомство) возвращали домой. В этом случае (по ходатайству епископа) такого счастливчика отправляли в отставку, а потом рукополагали во священника.

Похоже на то, что именно этот путь и проделал отец Тимофей Стефанов, служивший в Белых Колодезях. Его брат Андрей сумел получить приход в Рязанской епархии после 1742 года, а батюшка исходатайствовал возвращение Тимофея, отдав ему свое место к июлю 1746 года (ведь именно этой датой помечено прошение Максима Евстратова, в котором поп Тимофей назван отставным капралом гвардии). Иначе никак не получается. Если бы Тимофей, выслужив «урочные лета», вышел в отставку вчистую, то ему тогда бы шел шестой десяток. В то время мало не служили – в отставку отправляли только калек да стариков. Ну и кто бы стал рукополагать старика, отставного военного? С чего бы вдруг отдавать поповское место человеку «податного сословия», когда природных поповичей было пруд пруди, на всех мест не хватало, каждый был рад зацепиться за любую должность, были готовы пойти хоть в сторожа или звонари! А тут целая поповская должность на большом приходе! Да кто же ее так отдаст-то?! Да и по другим бумагам выходило, что отставной капрал-гвардеец перешел в священники, будучи молод годами. А видно это из дат тех событий, память о которых сохранилась в старых архивных делах.

При деревянной церкви поставили колокольню, на что коломенский епископ выдал в сентябре того года свое специальное разрешение. Сама церковь стояла не на фундаменте, а на сваях. На «дубовых поставах» помещался бревенчатый сруб, но в отличие от совсем древних церквей, покрытых тесом, Успенская церковь была к середине XVIII века уже крыта железом. К этой церкви и пристроили колокольню – тоже срубленную из бревен и крытую железом, только возведенную на каменном фундаменте. В этот раз поновление храма совершалось на средства прихожан, потому что аккурат за полгода до того, как было начато строительство колокольни, село Белые Колодези перестало быть епископским владением.

26 февраля 1764 года вышел манифест императрицы Екатерины II, согласно которому была проведена секуляризация церковных земель – так называлось изъятие, или конфискация, земельной собственности православных монасты- рей и епископских домов, переданной в ведение Коллегии экономии. С той поры крестьяне Белых Колодезей поменяли статус: из положения «владычных» перешли в разряд «экономических». Коломенский епископ управлял жизнью церкви, но уже не распоряжался движимым и недвижимым имуществом. Поэтому денег от епископа на ремонт и построение церкви ждать уже не приходилось. С той поры жители села содержали храм сами. От старого времени, когда в селе было два храма, при церкви состояло два причта, это видно из документа, повествующего о событиях 1767 года.

Этот документ позволяет уточнить очень важную для истории прихода дату. В позднейших документах указывалось, что в 1764 году была построена новая церковь, хотя документ, на который ссылаются при этом, является разрешением на построение колокольни. В бумагах XIX века обнаруживается важный технический нюанс – в 1814 году церковь стояла без фундамента, на дубовых столбах. Колокольня же была возведена сразу на каменном фундаменте, это видно из описания 1764 года. Отчего так?

Зачем было применять две разные технологии при двух частях одного объекта? В деньгах разница невелика, а вот для прочности здания это важно. Ответ же напрашивается очевидный: к деревянной церкви, основа сруба которой помещалась на дубовых сваях, вновь пристроили колокольню на каменном фундаменте. То есть церковь в 1764 году не строили, а к ней лишь пристроили колокольню.

В таком виде Успенская церковь не простоя- ла и трех лет, как случился пожар. Об этом происшествии 27 августа 1767 года писали владыке Феодосию, епископу Коломенскому и Каширскому. Два иерея, служившие в Успенской церкви села Белые Колодези, Тимофей Стефанов и Авраамий Трофимов, сообщали: «Означенная церковь Божия имелась деревянного строения, и таковая же при ней колокольня. Сего августа 18-го числа по отслужении нами Божественной литургии… неизвестно отчего сгорела. Однако же из оной сгоревшей церкви престол, жертвенник, иконостас, церковные книги, рясы, стихари и прочие надлежащие до церкви вещи в то время были выбраны. Того ради Вашему Преосвященству сие доношение представляем, дабы распоряжение Вашего Преосвященства исполнить».

После того доношения, 28 сентября того же 1767 года, консисторией было определено учинить в Белых Колодезях следствие, коему надлежало выяснить, отчего в храме произошел пожар.

Главным в проведении расследования был поставлен настоятель Троицкого храма Коломны иерей Дмитрий Никитин, который отправлял должность «закащика». По расследовании дела отец Дмитрий 12 декабря 1767 года рапортовал о том, что 10 октября того же года он опрашивал в Белых Колодезях жителей, выясняя подробности пожара, в августе испепелившего церковь.

Взята была сказка от дьякона Успенской церкви Петра Трофимова, старосты Ивана Семенова, выборного Давида Сидорова, сотника Тимофея Иванова и разных крестьян того села, но за неграмотностью всех остальных под ними «руку приложил» дьякон Петр Трофимов. Из этих показаний следовало, что 31 августа, в день святых Флора и Лавра, почитаемых крестьянами особо, как покровителей скота, в особенности же лошадей, с полчаса спустя в храме начался пожар. Заметили его люди, шедшие из села в поле. К горевшей церкви сбежались селяне и те, кто посмелее. Вбежав в церковь, они увидели огонь под образами Илии Пророка и мучеников Флора и Лавра. Затем загорелась стена за образами, а по ней пламя побежало к потолку и пошло вверх. Стену стали заливать водой, а потолок из-за его высоты достать водой не смогли. «Прихожане поспешили забрать всю церковную утварь и снять колокола», – писал отец Дмитрий Никитин со слов «дававших ему сказки». Отчего произошел пожар, «того прихожане и причт той церкви в Белых Колодезях не знают», – подвел итог в своем рапорте по следствию, произведенному в Белых Колодезях «консисторский закащик». Тем следствие и завершилось. По рапорту было решено отнести сей случай к воле Божией и оставить дело без последствий.

Церковь пришлось строить заново, и строили по уже известному примеру – деревянной, на дубовых сваях, а крыли железом. При церкви пристроили и новую колокольню, благо, что колокола с той, что сгорела в 1767 году, успели снять.

Пастырь «экономических крестьян» села Белые Колодези отец Тимофей Стефанов оставался настоятелем Успенского храма еще долгие годы, что видно из переписки между Коломенским магистратом и консисторией по поводу завещания. И относилась та переписка к 1788 году.

Суть же дела заключалось в следующем. В Коломенскую консисторию 16 марта 1788 года пришла бумага из Коломенского магистрата, в которой просили засвидетельствовать верность подписи под завещательным духовным письмом отца Тимофея Стефанова, священника церкви Успения Пресвятой Богородицы села Белые Колодези. Письмо принес внук отца Тимофея, Федор Тимофеев, дьячок этой церкви. Его дедушка, тот самый бывший капрал гвардии, видно, был очень непростой человек, коли его завещание свидетельствовал своей подписью богатый коломенский купец Евстрат Федотович Резцов, гонявший многотысячные гурты скота из степи на продажу и ворочавший большущими деньгами. Верность подписи Евстрата Резцова свидетельствовал магистрат. От консистории требовалось удостоверение подписи духовных лиц – двух братьев, священников церкви села Горы Максима и Софрония Никифоровых.

Вызванные в консисторию, оба брата были опрошены порознь, но согласно показали одно и то же. Дескать, в марте месяце 1781 года (завещание писалось загодя, до 1788 года, когда оно было явлено), а какого числа, точно не упомнят, по просьбе иерея церкви Успения Пресвятой Богородицы, что в селе Белые Колодези, отца Тимофея Стефанова, прибыли они в его дом. Там им было прочитано завещательное письмо, составленное иереем Тимофеем, согласно которому все свое имущество он, иерей Тимофей Стефанов, после своей кончины отказывал двум своим внукам, умершего сына Тимофея Тимофеевича детям. Занятно, что обоих внуков отца Тимофея звали Федорами. Назвали их одинаково, но в честь разных святых, ибо в православном календаре много угодников Божиих с этим именем. Поэтому оба Федора Тимофеевича родились в разные годы и в разные дни, а имена получили одинаковые и отчество от отца – одно на двоих.

Отец Максим приехал в Белые Колодези подписывать завещание как духовник отца Тимофея, а брат приехал с ним как еще один свидетель. Так они и подписали этот документ, который и духовные, и светские власти признали подлинным. Судя по тому, что завещание было предъявлено властям весной 1788 года, после подписания письма отец Тимофей прожил еще не один год и дни свои окончил весьма маститым старцем.

Следующий документ, повествующий о жизни прихода в Белых Колодезях, относит-ся уже к началу XIX столетия. Тогда село было приписано к Акатьевской волости Коломенского уезда. К тому времени расцвели в Белых Колодезях ремесленные промыслы. Согласно описанию Коломенского уезда 1800 года, крестьяне казенного ведомства, жившие в Белых Колодезях, состояли на казенном оброке и традиционное хлебопашество (они сеяли рожь и овес) дополняли заработками, нанимаясь в из- воз, ловя в Оке рыбу, плетя корзины. В окрестных лесах пилили на продажу березу и осину, разделывая на доски и иной лесной товар; драли лыко и плели из него рогожи. Еще хорошие прибыли приносили сенные покосы – в окской пойме травы было много, и сено из нее выходило хорошее, за которое брали порядочную цену. Иные, которые посмелее и побойчее, ехали в Петербург, традиционно пристраиваясь к питейному промыслу, поступая в буфетчики, официанты, приказчики. И уж самые бойкие возвышались до управляющих делами питейных откупов, отчего богатели. Но главным ремесленным занятием в Белых Колодезях, которое было даже важнее и вернее хлебопашества, стало ткачество.

По домам, в светелках, пряли льняную нить и ткали на деревянных ручных станах. Назывались такие ткачи «мастерками», и, как водится, были среди них люди разные, одни половчей, другие попроще. Один из тех, что был предприимчивей других, звался Савелием Ивановичем Мосоловым, и наличие у этого мужичка собственной фамилии говорит о многом. Это значит, что писался он во многих деловых бумагах, где ему требовалось обозначиться особо. И этот самый Савелий Мосолов организовал в 1795 году дело, нанимая работать на себя за плату тех, кто прял и ткал в своих «светелках». Он брал от них товар на свою фабрику, открытую в 1796 году, и из тканей местной выделки делал салфетки, скатерти и просто полотна.

Денежки у жителей села появлялись, и церковь свою прихожане не забывали, но все же село есть село, и не всякому понравится в нем жить. Когда Господь призвал к себе отца Авраамия Трофимовича, на приход был поставлен молодой батюшка. К тому времени уже десять лет, как была упразднена былая Коломенская епархия, а ее приходы раскассированы по епархиям, которые теперь заключались в границах губерний. Часть попала в ведение тульских епископов, часть под начало рязанских владык, а большей частью коломенские приходы попали в ведение митрополитов московских. Назначения же и посвящения производились епископами дмитровскими, викариями Московской епархии. Вот именно таким образом 4 июня 1810 года преосвященным Августином, епископом Дмитровским, викарием Московской епархии, был рукоположен в священнический сан и определен на приход Успенской церкви села Белые Колодези Михаил Васильев, которому исполнилось 25 лет. Как было положено при рукоположении, новый иерей сочетался законным браком, и на первом же году служения его супруга родила дочь Евдокию.

Остальные члены причта пришли на приход тридцатью годами ранее, в 1797 году, еще при владыке Афанасии, епископе Коломенском.

Началось с того, что пономарем на приход 29 августа 1797 года поставили Федота Ивановича Воскресенского, а 18 сентября 1797 года дьяконскую вакансию занял его старший брат Иван Иванович. Спустя еще шесть дней, 24 сентября все того же 1797 года, дьячком при Успенской церкви был поставлен Иван Михайлович Ключарев. Все они были семейные, многодетные люди. Старшим в причте был дьякон Иван, которому в 1810 году исполнился 41 год. За время службы на приходе у него с супругой родилось шестеро детей. Брат его, пономарь Федот Иванович Воскресенский, был восемью годами младше и имел троих сыновей. Старшенький из них, Прокопий, рожденный на следующий год после назначения, в 1798 году, десяти лет от роду был отдан в Коломенское училище. Его тогда по привычке называли семинарией, хотя официально она таковой уже не была. В этот переходный период не придумали какого-то одного названия и величали это учебное заведение по-разному, чаще по-прежнему – семинарией. Младшие дети пономаря – Филипп и Андрей – были еще малы и жили дома, дожидаясь своей очереди идти в учение. У дьячка Ивана Михайловича Ключарева в семействе было неладно – его старший сын Андрей, родившийся в том самом 1797 году, когда отец получил место в Белых Колодезях, с детства был увечен, лежал в параличе. После него у дьячка родилось пять дочерей кряду. Для отца это чистое разорение – всех надо отдать замуж, наделив приданым, а если не получится, тогда содержать всю жизнь. Причт жил в своих деревянных, выстроенных на церковной земле домах, владея «пропорцией церковной земли», которую отдавали в аренду крестьянам. В ту пору в Белых Колодезях жили в 136 дворах 546 мужчин и 526 женщин. Главным доходом причта в селе была плата за отданную в аренду землю, за которую община «экономических крестьян» платила хлебом на 400 рублей и еще давала 150 рублей чистыми деньгами. Еще был кружечный сбор и доходы от исполнения треб, но так как все это зависело от случая и обстоятельств, то учесть их размер было трудно, ибо получалось, как в поговорке, «когда густо, когда пусто».

В ноябре 1814 года на имя епископа Августина было подано прошение от лица прихожан, составленное и подписанное церковным старостой Антипом Герасимовым, в котором изъявлялось желание отремонтировать церковь Успения Пресвятой Богородицы в селе Белые Колодези: «Вышеописанная церковь наша Успенская, деревянная, основание на дубовых столбах, под которые мы нынче для крепкого оной утверждения усердствуем подвести каменный фундамент, кроме того, оббитые тесом стены покрасить».

По какой-то причине служба на приходе в Белых Колодезях почему-то «не глянулась» иерею Михаилу Васильеву, и в феврале 1814 года он подал прошение на имя епископа Августина, рукополагавшего его в сан. Отец Михаил попросил о переводе в Москву, на священническое ме- сто при храме Покрова Пресвятой Богородицы, что был при губернском тюремном замке. Вот что он писал в прошении: «Уведомился я, что у Покрова Пресвятой Богородицы, что в замке, находится праздным место, на которое, если ваше преосвященство позволит меня перевести, произведенным быть желаю». О назначении к тюремной церкви нового священника настоятельно просил преосвященного Августина и московский обер-полицмейстер Петр Ивашкин, 19 февраля 1814 года сообщавший Дмитровскому епископу, что прежний батюшка Покровской церкви, долгое время проболев, помер, а исполнять требы заключенных стало некому.

Уже 27 февраля преосвященный Августин известил обер-полицмейстера Ивашкина о том, что на священническую вакансию при губернском тюремном замке им переведен из села Белые Колодези Коломенской округи священник Михаил Васильев.

После этого вакансия священника в Белых Колодезях полгода оставалась праздной, а пока суд да дело и службы в храме не велись, крестьянская община решила воспользоваться моментом для основательного укрепления церкви. В ноябре 1814 года на имя епископа Августина было подано прошение от лица прихожан, составленное и подписанное церковным старостой Антипом Герасимовым, в котором изъявлялось желание отремонтировать церковь Успения Пресвятой Богородицы в селе Белые Колодези: «Вышеописанная церковь наша Успенская, деревянная, основание на дубовых столбах, под которые мы нынче для крепкого оной утверждения усердствуем подвести каменный фундамент, кроме того, оббитые тесом стены покрасить». Это прошение за неграмотного старосту Антипа Герасимова подписал «того же села крестьянин Савелий Мосолов». Это был сын основателя фабрики по выделке скатертей и салфеток. Отец-основатель помер еще в 1810 году, оставив дело сыну. Он так же, как и его покойный родитель, писался крестьянином, не спеша перейти в купеческое сословие, хотя по сути являлся фабрикантом и промышленником.

Так делали многие, выбирая между купеческими привилегиями и экономией на выплатах налогов. Крестьянин платил казенные подати да выкупал промысловое свидетельство, что тоже стоило денег, но не таких, которые нужно было платить при поступлении в купеческую гильдию. Купец же должен был вступить в гильдию, «объявив капитал», и с того капитала платить один процент ежегодно. Кроме того, купец был обязан нести общественное служение, то есть его выбирали на должности в местное самоуправление. Он отправлял службу бесплатно, более того, из своих денег платил на обществен- ные нужды. Зато он имел привилегии – купеческое сословие по своему положению являлось третьим после дворянства и духовенства. Это было очень существенно во времена, когда на допросах еще допускались пытки, а по приго- вору суда вовсю применялись телесные наказания. «Привилегированные» если и не были полностью освобождены от этих рисков, то, во всяком случае, подобные действия против них были существенно ограниченны. Для власти купец был членом гильдии, а это означало корпоративную защиту, особый суд, права и много еще кое-чего, что превращало обычного русского мужика в персону, с которой надо было как-то считаться. Положение крестьянина тоже имело свои выгоды – пусть Мосолова могли бы высечь по закону, но тот же закон давал большие права сельской общине, «приговоры» которой на местах являлись обязательными к исполнению. Выносились же приговоры общим собранием, а на них голоса таких крестьян, как Мосолов, звучали твердо и определяли все решения, как им было лучше.

Итак, судя по документу, деньги на устройство фундамента под церковью дал Савелий Савельевич Мосолов. Он же 5 декабря 1814 года и получил в Московской консистории указ преосвященного Августина на производство работ по ремонту храма. Еще этот документ любопытен тем, что в нем было названо имя нового священника, уже назначенного на приход вместо выбыв- шего отца Михаила Васильева. Прежний батюшка числился переведенным в Москву к Покровской церкви в тюремном замке, «а на его место представлено его высокопреосвященству студента Московской славяно-греко-латинской академии Симона Никольского производство».

Преосвященному Августину, епископу Дмитровскому, викарию Московской епархии, от студента богословского класса Славяно-греко-латинской академии Симона Никольского 3 сентября 1814 года было подано всепокорнейшее прошение следующего содержания: «Уведомился я, что Коломенской округи села Белые Колодези при Успенской церкви находится праздным священническое место, на которое, если Ваше Преосвященство благоволение воспошлет, произведенным быть желаю».

В приложенной к прошению справке сообщалось, что студент академии Симон Никольский был сыном умершего дьячка Никиты Петухова, служившего в церкви Святителя Алексия Митрополита, находившейся в «Ио- анновском сороке» Москвы, в Рогожской ее части. Родился он в 1791 году, учиться начал в Перервинской духовной семинарии, потом перешел в Славяно-греко-латинскую академию. В ревизской сказке 1811 года сказано, что лет тому Симону было 20, а в 1814 году, стало быть, уже исполнилось 23 года. Учась в академии, он еще состоял певчим в хоре Чудова монастыря. Пока был холост.

В академической ведомости за 1812 год, присланной по запросу епископа Августина, было указано, что в богословском классе учился студент Симон Никольский, с 1810 года «проявляя отменно хорошее усердие».

В соответствии с традицией российской жизни при записи имени надлежало бы ему зваться «Никитским», по отцу, однако он был назван «Никольским» – по семинарскому храму. Будучи вызван 4 ноября 1814 года в Московскую духовную консисторию, «в допросе показал», что «у присяги на верность службе императору и наследнику в 1801 году по бытности своей в Перервинской духовной семинарии был в Никольской церкви и присягу ту подписал». Это был очень важный пункт – после того как император Павел «накрепко умер», задушенный заговорщиками, и на престол вступил его сын, Александр Павлович, хоть и не участвовавший в убийстве отца, но не воспрепятствовавший этому и не преследовавший заговорщиков, присяге на верность новому императору предавали чрезвычайное значение. По Никольской церкви в Перерве и стал писаться семинарист Симон Никольским.

Далее он сообщал, что ему в 1814 году исполнилось полных 24 года, что был он холост, что болезней, мешавших бы ему принять сан, не имеется и что он желал бы занять место настоятеля Успенской церкви села Белые Колодези в Коломенской округе. Об этом он известил в прошении, поданном на имя викария Московской епархии. Как это требовалось от претендовавшего на сан священника, он заверил, что если будет произведен, то станет «неленостно» проповедовать слово Божие по книгам, изданным с дозволения Святейшего Синода. Одежду обещал носить «согласно священническому сану», избегать ссор и драк, должность свою исправлять со всем тщанием и ревностью.

Его ознакомили с указом Святейшего Правительствующего Синода от 18 августа 1767 года, которым крестьянам запрещалось подавать жалобы на своих господ, «особливо же лично в руки императору». Выслушав, Симон Никольский расписался в том, что с указом ознакомлен и готов понести ответственность, если нарушит обещание. Также ему предписывалось сохранять церковное имущество, вверенное его попечению.

Им было представлено свидетельство духовника о том, что «богословие он знает достаточно». Был он в домовой церкви Преподобного Саввы, что на подворье Саввиновского монастыря, на исповеди у духовника академии иеромонаха Амвросия. Тот 3 января 1815 года свидетельствовал, что «по исповеди не оказалось ничего, что могло бы помешать принятию сана». В тот же день и там же – в домовой церкви Преподобного Саввы – студента Симона Никольского рукоположили в сан дьякона. Еще через три дня, 6 января, преосвященный Августин в Большом Успенском соборе Московского Кремля рукоположил Симона Никольского во священника.

Сразу же после посвящения иерея Симона отправили стажироваться в практическом богослужении к опытному священнику Казанской церкви, что у Калужских ворот, отцу Иоанну Григорьеву, который 19 января 1815 года свидетельствовал: «Означенный новопроизведенный священник Симон Никольский священнослужению и исправлению мирских треб достаточно хорошо обучен».

Тем ставленническое дело Симона Никольского было завершено, и судя по документам позднейшего времени, описывающим состояние прихода в Белых Колодезях, поставление Симона Никольского на место настоятеля Успенского храма состоялось.

После этого отец Симон прослужил на приходе лет 16, а то и более. Что с ним стало потом, из документов не усматривается, однако в клировой ведомости 1836 года сообщается о новом батюшке, поставленном к Успенской церкви села Белые Колодези в 1832 году.

Священнический сын Петр Григорьевич Птицын учился в Спасо-Вифанской духовной семинарии, но особенного рвения и способностей к учению не демонстрировал, отчего и закончил учебное заведение «по третьему разряду», поэтому в священники был рукоположен не сразу. Сначала по резолюции митрополита Филарета 2 августа 1831 года «студент третьего разряда» Петр Птицын был рукоположен во диакона и определен на вакансию к Воскресной, что в крепости, церкви города Коломны. После того, как далеко не самый даровитый выпускник Вифанской духовной семинарии Петр Птицын прослужил дьяконом без самой малости год, в июле 1832 года владыка Николай, епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, рукоположил его во священника и перевел к Успенской церкви села Белые Колодези.

Дата рукоположения и перевода Петра Птицына дают нам основание предполагать, что где-то близко к этому времени умер отец Симон Никольский. Если бы он был переведен куда-то, то сохранилось бы упоминание об этом. Если не в документах о переходе, то в бумагах о поставлении Птицына.

На практике дело у отца Петра пошло много лучше, чем в училище. Вот и дьяконом он служил без сучка и задоринки, иначе не получил бы шанса стать священником. Произведенный в иереи и ставший настоятелем Успенской церкви, отец Петр проявил себя с лучшей стороны, поскольку в 1836 году его выбрали депутатом от священства уезда.

Примерно тогда же, уже при настоятельстве Петра Григорьевича Птицына, сменился на приходе и дьякон. В декабре 1835 года на дьяконскую вакансию в Успенскую церковь был назначен Василий Васильевич Троицкий, дьячковский сын, обучавшийся в Московской духовной семинарии.

Решившись пойти в дьяконы, Василий Троицкий предпринял известного рода усилия, известив семинарское начальство о намерении оставить учение, а епархиальное начальство – о согласии жениться на Федосье Ивановне и занять место ее покойного папеньки. Так было заведено у русских духовных от веку, поэтому все и свершилось, «как по писанному». Уволенный из среднего отделения семинарист 3 декабря 1835 года был рукоположен во диакона митрополитом Филаретом, а уже епископ Дмитровский Исидор, викарий Московской епархии, поставил его в Белые Колодези к Успенской церкви.

Из ветеранов причта на приходе долго держался дьячок Иван Михайлович Ключарев. Клировая ведомость 1836 года сообщает нам о нем некоторые дополнительные подробности, опущенные при составлении документов, относившихся к прежним временам. Так из ведомости следует, что дьячок Иван Ключарев учился в Коломенской духовной семинарии, но оставил учение ради места дьячка при Успенской церкви в Белых Колодезях, которое он получил 24 сентября 1797 года. Спустя год и месяц – 24 октября 1798 года – преосвященный Афанасий, епископ Коломенский, посвятил его в стихарь. С той поры пронеслось почти 40 лет, дьячок овдовел, увечный с детства сын Андрей, лежавший в параличе, тоже умер, дочки вышли замуж. Только одна из них, незамужняя вековуха по имени Матрена, осталась с отцом.

Пономарь Федот Иванович Воскресенский появился на приходе в том же 1797 году, что и дьячок Иван Ключарев. По всему видно, были они школьными товарищами, ибо одновременно проходили обучение в Коломенской духовной семинарии, вместе вышли из нее ради вакансий при Успенской церкви. Ради верного куска хлеба студент Федот Воскресенский уволился из грамматического класса и был определен епископом Афанасием в пономари. В клировой ведомости указан 1798 год, но в более поздних документах, относившихся к 1814 году, при описании даты определения Федота Воскресенского на место пономаря записан 1797 год. Эта путаница будет продолжаться до тех пор, пока определенные в причт к Успенской церкви в 1797–1798 годах вообще числились в приходских документах.

Первая супруга пономаря умерла, и он женился вторично, взяв в супруги Федосью Ивановну, родившую ему еще двух дочек – Марию и Анну, которые росли вместе с остальными деревенскими девчонками, нечему не учились и остались неграмотными.

Пономарь Федот Иванович Воскресенский был 1777 года рождения, и в 1844 году ему исполнилось 67 лет. Дьячок Иван Михайлович Ключарев был четырьмя годами младше, и ему в том же 1844 году было 63 года. Старшинство Федота Ивановича предполагает, что он был для Ивана Михайловича «старшим», и, поди, шпынял того в семинарской бурсе, как это диктовали суровые правила студенческого общежития семинарии, устроенной по примеру средневековых университетов. Но вот в учении Иван Михайлович был побойчее – Федот Воскресенский для получения должности вышел из грамматического класса, а Иван Ключарев в тот же месяц покинул семинарию, уволившись из старшего грамматического класса.

Дьячок и пономарь на своем веку увидели уже третьего настоятеля, а дьякон Василий Троицкий – второго. Новый батюшка был близок к своему причту летами, происхождением и образованием. Иерей Георгий Михайлов был батюшкой «старого закала» – ему было 54 года, происходил он из семейства дьякона, и, как сказано в клировой ведомости, «ни в каких школах он не был». Как и многие такие же, как их называли, «некончалые» Егорша, выучившись грамоте дома от отца, его же хлопотами, пользуясь принадлежностью к духовному сословию, 1 ноября 1801 года получил местечко дьячка, когда ему едва минуло 11 лет. Определили его к Зачатьевской церкви слободы Лопасня Серпуховской округи, а в стихарь посвятили только после того, как он прослужил более четырех лет, –1 декабря 1805 года. Потом он служил еще долгих 12 лет, покуда добился того, что 26 ноября 1817 года его возвели в сан дьякона и определили на соответствующую вакансию при церкви Иоанна Милостивого в селе Ивановском все той же Серпуховской округи. Минуло еще 6 лет, и 31 марта 1823 года Георгия Михайлова произвели в сан священника и дали ему приход в селе Полубояриново. Послужив на этом приходе около восьми лет, 17 июня 1831 года священник получил перевод на приход церкви

Илии Пророка села Малое Алексеевское. И только уже оттуда 30 сентября 1837 года отца Георгий Михайлова назначили настоятелем Успенской церкви села Белые Колодези.

Вместе с ним по приходам кочевало и многочисленное семейство, состоявшее из супруги Марии Григорьевны и детей. Сын отца Георгия, названный при крещении Андреем, при поступлении в Спасо-Вифанскую духовную семинарию взял фамилию Невский. Учился он на содержании отца, и к моменту составления ведомости (1844) был уже в высшем отделении семинарии, и ему исполнилось тогда 20 лет. Его братья – Петра Невского, 1829 года рождения, учившийся в той же Спасо-Вифанской духовной семинарии, что и его брат, только в низшем отделении, а также Михаил Невский, который в 1844 году только поступил в первый класс Коломенского городского училища. Двое млад- ших сыновей также учились на содержании родителя.

Кроме сыновей, были у отца Георгия и матушки Марии три дочери: Александра, рожденная в 1823 году, обучавшаяся грамоте дома, Анна 1833 года рождения, выучившаяся читать, и Мария 6 лет от роду.

Сам священник Георгий Михайлов не прослужил на приходе Белых Колодезей и 10 лет, а вот его семья осталась там, прочно осела, в силу специфики жизненного уклада духовного сословия в Российской империи. После смерти батюшки Георгия Михайловича, последовавшей, судя по составлению дат, в 1848 году, его дочь Александра Георгиевна, коей уже исполнилось 25 лет, и она, можно сказать, «засиделась в девках», вышла замуж за Афанасия Геор- гиевича Морозова. Он получил в приданое за женой и приход Успенской церкви в Белых Колодезях. Супруг Александры Георгиевны, судя по всему, был школьным товарищем ее брата Андрея Невского – они в одно время учились в Спасо-Вифанской семинарии, окончив ее с разницей в четыре года.

Смерть отца застала Андрея Невского еще студентом, прерывать учебу он не пожелал, рассчитывая получить другой приход. Расчет этот вполне оправдался, и Андрей Невский стал священником в соседнем селе. Приход же в Белых Колодезях семья отдала зятю.

Окончивший семинарию в 1846 году, Афанасий Морозов два года был без места, пока в 1848 году не узнал, что умер отец одного из его однокашников, что там есть невеста, за которой отдают место священника. Фактически молодого священника «взяли в дом», ибо все семейство покойного отца Георгия Михайловича, попавшее в разряд «сиротствующих», писалось как живущее в доме священника, а этот дом на приходе был один, тот самый, в котором они жили прежде. А номинально хозяином в нем стал рукоположенный во священство 9 сентября 1848 года Афанасий Георгиевич Морозов, женившийся на Александре Георгиевне и определенный на место ее отца. Но кроме него, все остальные были из числа родни жены: окончивший курс в семинарии в 1850 году Андрей Невский, его незамужние сестры Анна и Мария, а с ними матушка Мария Григорьевна, получавшая от епархиального попечительства о бедных лицах духовного звания 15 рублей серебром на год. Их сын и брат Петр Невский все еще учился в Спасо- Вифанской духовной семинарии.

Причт же был все тот же, из старичков, родившихся еще в XVIII столетии. Старостой же прихода был отставной служака, что называется, «николаевский солдат», из числа тех, что, пройдя рекрутский набор, «тянули армейскую лямку» 25 лет, покуда «не вышли вчистую». Из военной службы Дометий Маркович Лебедев вышел в чине отставного унтер-офицера, и в 1842 году его избрали на должность старосты. Десять лет спустя, в мае 1852 года, священник Афанасий Морозов, причт и благочинный округи, священник села Бояркино отец Амвросий Уваров свидетельствовали перед митрополитом Филаретом о служении Дометия Лебедева, предоставив на суд владыки свое «всепокорнейшее доношение». В этом послании говорилось про то, что при старосте Лебедеве сборы – свечной, кружечный и кошельковый – «против его предшественника увеличились значительно». Отмечалось, что Лебедев умел ладить с местными толстосумами, которые охотно жертвовали ему деньги, которые шли на нужды храма. Да и сам староста неоднократно «жертвовал имущество», а также «много трудился на пользу церкви». Под сим документом «руку приложили» священник Афанасий Морозов, дьякон Василий Троицкий, старенький дьячок, известный уже нам Иван Михайлович Ключарев, и новый пономарь Евгений Смиренский. Стало быть, пережил Иван Михайлович своего «старшего товарища» Федота Ивановича Воскресенского, которого заменил новый пономарь…

Происходившие из крестьян Мосоловы, Гуляевы и прочие «хозяева» из Белых Колодезей чувствовали себя «персонами превозвышенными» над односельчанами, однако, хорошо зная изнанку жизни сельского мира, они понимали, что нужно делиться, отдавать от своих доходов часть на общее благо. Из всех вариантов лучший – построить церковь. Да и пришло время менять деревянное строение на каменное. Опять же для них был важен вопрос престижа: «В нашем селе должна быть церковь не хуже, чем в соседнем».

Для местных фабрикантов это лишний повод покрасоваться перед теми, кто был им «ровня» капиталом. Они и так соревновались размерами и убранством домов. Особенно гордились своими «выездами», выбирая лошадей по породе, стати и масти, подбирая коляску и какого-нибудь необыкновенного кучера. При фабриках содержали особых атлетов-кулачников, обычно сельских хулиганов, дерзких и не любивших работать. Они давали острастку рабочим, в случае чего по-свойски расправляясь со смутьянами и воришками. Зато не давали в обиду «своих», когда в кабаке, во время гулянья или еще при каком случае на них нападали «чужие» хулиганы с соседних фабрик. В праздники фабричные «кулачники» сходились стенка на стенку и бились между собой. Но все это были низменные радости, а люди все равно в глубине души хотят лучшего, светлого, чистого. За этим и идут люди в храм.

Такие вот, наверное, движения души и подвигли фабрикантов из Белых Колодезей отдать, пусть не последнее, но свое, кровное, на постройку красивого храма. Основу суммы, необходимой для постройки церкви, составили деньги, пожертвованные братьями Тихоном и Иваном Савельичами, «детьми Мосоловыми», как писали в старинных деловых бумагах. Судя по тому, что сельское собрание решило пожертвовать половину сумм от аренды оброчных имуществ, твердое решение строить новый храм было принято в 1854 году. Вопреки обычаю, старый деревянный храм разбирать не стали, а заложили фундамент каменного храма на новом месте – поблизости от прежней церкви, но отдельно, и пока шла стройка, службы в деревянной Успенской церкви продолжались.

В этом проявилось определенное новшество. Обычно в старое время сельские общины, стесненные материальными обстоятельствами, норовили по возможности полно извлечь все возможные выгоды из старой постройки. Бывало, что церковный сруб продавали в то село, где обветшавший храм нужно было строить заново или крепко поновлять, а денег на это не хватало. Купить готовое, пусть старенькое, но еще крепкое здание, выходило дешевле. Сговорившись, два сельских общества заключали сделку, и разобранную в одном селе церковь заново собирали в другом месте, а вырученные деньги пускали на строительство нового храма или на его украшение. Если же здание храма было совсем ветхим или охотников купить не находилось, тогда – с дозволения епархиального начальства – дерево старого храма пускали на дрова для обжига кирпичей и выделки извести. При поддержке капиталов семейства Мосоловых столь мелочная рачительность не потребовалась, и старую церковь сносить не стали.

К 1858 году новый каменный храм был готов. Возвели его трехпрестольным, с двумя теплыми приделами. Главный, центральный, придел был освящен в честь Успения Пресвятой Богородицы – он был холодным. Правый теплый придел был освящен во имя Иоанна Крестителя, а левый, также отапливавшийся, – во имя Николая Чудотворца. Стиль архитектуры этого храма специалисты называют псевдорусским. Тогда это было очень модно в строительном деле. Детали же здания на языке архитекторов описаны так: «Ядром композиции является двухсветный четверик. С востока к нему примыкает одночастная апсида алтаря, с запада трапезная с двумя приделами. К трапезной с запада же по центру примыкает трехъярусная колокольня. Подвала под храмом

нет. Алтарная часть полукруглая, с тремя окнами. На окнах выложены каменные наличники. Ширина основания полукруглой апсиды соответствует второму ярусу четверика основного объема, высота точно совпадает с высотой первого яруса. Конха полусферическая. Двухсветный четверик храма покрыт сомкнутым сводом и увенчан одной луковичной главкой на глухом барабане. Во втором ярусе (во втором свете) большие окна, по три на южную и северную стороны, а западная и восточная стороны второго яруса глухие (то есть без окон). В нижнем ярусе по два больших окна на юг и на север с дверными порталами между ними». В четверике находится главный престол в честь Успения Пресвятой Богородицы, а к двухъярусному четверику примыкает одноярусная и широкая трапезная с двумя теплыми приделами во имя Иоанна Предтечи и святителя Николая Чудотворца. В трапезной по четыре больших окна, выходящих на север и на юг. Эти окна такие же, как и в первом ярусе четверика. Крыша трапезной была «вальмовая, многоскатная». Внешнее убранство храма, помимо оконных наличников (полукруглых сверху и килевидных снизу), дополнено декоративными полуколоннами. «Верхняя часть основного объема храма сложная – с карнизом, фризом и архитравом, разделенных полуколоннами». «Трехъярусная колокольня храма в основных деталях декора повторяет архитектуру храма».

В лихие годы советской власти колокольню сломали, часть декора пропала, в алтаре заложили одно из окон, хотя его наличник сохранился. И все же, несмотря на потери, храм устоял. И теперь даже стало известно, кто его строил. Про тех, кто дал деньги, мы сказали достаточно, но ни в каких описаниях не сказано о зодчем, который проектировал храм. Секрет авторства нам открывает скромное архивное дело, в котором содержится пояснительная записка архитектора Грудзина по поводу постройки каменной колокольни в Богородске, написанная в июне 1874 года. Писал же архитектор следующее: «После обращения бывшей кладбищенской церкви в приходскую для прихожан возникла необходимость постройки при ней колокольни взамен на время оставшейся деревянной. Размеры столбов предполагаемой колокольни приданы по соображению с подобными же колокольнями, возведенными под моим руководством и существующими по 8–12 лет без малейшего повреждения в селах Давыдково Клинского уезда, Бужарово Звенигородского уезда и селе Белые Колодези Коломенского уезда». В официальной биографии Вячеслава Адамовича Грудзина село Бе- лые Колодези ни словам не упоминается, зато говорится о том, что он строил много храмов, часовен и колоколен, работая в разных местах Московской губернии. В том числе он проектировал храмы и в Коломенском уезде, наблюдал за их постройкой. Это именно он построил в Озерах кладбищенскую церковь и там же расширил Всехсвятскую церковь в 70-х годах XIX века. Теперь становится понятнее, почему для этого обратились именно к нему.

Выпускник отделения гражданских инженеров Лесного и Межевого институтов, Вячеслав Адамович работал на строительстве дворца Эрмитаж в Санкт-Петербурге, с 1846 года был гражданским инженером Тверской палаты Государственных имуществ, а в 1849 году его назначили гражданским инженером Московской палаты Государственных имуществ. В Коломенском уезде он строил церковь в селе Бортниково, в Лысцево, но все это было уже после работы в Озерах, а его дебют в наших краях пришелся как раз на строительство Успенского храма в Белых Колодезях в 1858 году. Он ведь и сам пишет, перечисляя храмы, что «построено мною», поминая, в том числе и храм в Белых Колодезях.

После построения каменной церкви в селе Белые Колодези возникла дилемма, связанная со старой церковью. Никто не знал, что с ней делать дальше. При новом храме служить в ней не было надобности. Зданием она порядком обветшала, из-за чего и затеяли строительство нового храма. Купить ее никто не стремился, а просто снести было жаль. Думали селяне, думали, и к августу 1867 года надумали старую Успенскую церковь разобрать, а полученный материал использовать для строительства ограды вокруг новой каменной трехпрестольной церкви. Так как на такое действие им требовалось разрешение, то они составили прошение владыке Ипатию, епископу Можайскому, викарию Московской епархии, разъясняя сложившуюся ситуацию и свои намерения. Писали, что-де старая церковь пришла в крайнюю ветхость, и ремонт ее будет стоить дорого, а проку в нем мало, поскольку службы уж десятый год идут в новом каменном храме, где три престола, из коих два теплые. Оставить же все как есть нельзя – «неприлично на вид для храма». Еще писали, что «в настоящее время с благоволения архипастырского мы начали строить ограду вокруг каменной церкви по рассмотренному и одобренному начальством плану. При строительстве сей ограды с пользой может быть употреблен тесаный и бутовый камень, а равно и жестяная кровля той деревянной церкви способна пойти на покрытие столбов или колонн в ограде. Посему просим мы всенижайше милостивого вашего архипастырского разрешения воспользоваться материалами ветхой деревянной церкви, годными на построение ограды, а дерево употребить на отопление приделов каменной церкви, и просим учинить вашу милостивую архипастырскую резолюцию».

Подписали прошение священник Афанасий Морозов, дьякон Василий Троицкий, дьячок Матвей Орлов и церковный староста Иван Тихонович Мосолов. Из дальнейших материалов дела видно, что к исходу 1860-х годов не было уже в живых храмоздателей Успенской церкви, обоих братьев Мосоловых, Ивана да Тихона Савельевичей, а сын последнего стал старостой и благодетелем устроенного родителем храма.

Дело с постройкой ограды и получением разрешения на разборку деревянной церкви и использование полученных от этого материалов ходило по инстанциям полтора года, покуда не вышло решение. Разрешение на строительство ограды было дано по резолюции епархиального начальства от 22 января 1869 года: «Используя на сей предмет из церковной суммы 1050 рублей, которая имеется от пожертвований прихожан». Особо оговаривалось, что за построением ограды должен наблюдать техник, «имеющий на это законное право», а также местный благочинный. Еще через четыре месяца – 2 мая 1869 года – было получено постановление и о разборе старой церкви. По справке, составленной по архивным материалам консистории, оказалось, что Успенская церковь в Белых Колодезях деревянная и ветхая, «к числу древних не принадлежит, особой надобности в ней нет, поскольку рядом находится трехпрестольный каменный храм, в котором и совершаются богослужения». В соответствии с этим постановили разрешить разборку церкви и использовать полученный материал при постройке ограды, а дерево пустить на дрова для отопления теплых приделов нового храма.

В марте 1870 года благочинный Воскресенской церкви села Васильевского священник Михаил Спасский извещал преосвященного Игнатия, епископа Можайского, викария Мо-сковской епархии, о том, что, несмотря на разрешение, данное на разборку церкви и употребление полученных материалов по назначению, сделать это священно- и церковнослужители и церковный староста «доселе не находят для себя удобным». Разборке храма противились прихожане. Одни просто хотели иметь в селе два храма, что было лестно, поскольку в ближайшей округе две церкви были только в селе Горы, а это была богатая барская вотчина, с которой было трудно соревноваться. Другие говорили, что храм надо сохранить из уважения к его древности. Как бы то ни было, но крестьяне «непременно желают сохранить деревянную, пришедшую в ветхость, церковь в настоящем ее виде». Далее благочинный писал, что причт и староста оказались в весьма двусмысленном положении: оставить церковь в том виде, в котором она была, нельзя, а на ремонт требуется значительная сумма денег, которой у них не было. Поэтому они и обратились к отцу Михаилу, как благочинному, прося его «довести до сведения его высокопреосвященства», а сами пока к разборке церкви не приступали.

На это обращение благочинного 4 мая 1870 года последовала резолюция консистории, оставившей в силе указ о демонтаже здания церкви и использовании полученных материалов по назначению. Но уже в конце августа того же года из Коломенского уезда пришло новое известие о том, что ситуация кардинально изменилась и нет уже никакой нужды разбирать церковь, а наоборот, требуется разрешение на ее ремонт. Дело было в том, что отец Афанасий обратился к прихожанам за помощью, и вообразите себе: «сумма пожертвований была столь значительна, что в ближайшее время будет окончено построение ограды, даже с железными решетками. А коли так, то нет никакой необходимости прибегать к разобранию древней церкви, хотя бы и много от той разборки оказалось бы материала для построения ограды. Тем более что после разобрания церкви на том месте надлежало строить каменную часовню, по распоряжению вашего преосвященства». Часовню собирались строить «при кладбище», бывшем поблизости от обоих храмов. Теперь же вместо часовни в Белых Колодезях порешили оставить деревянную церковь, обратив ее в кладбищенскую. А так как она требовала ремонта, то расходы крестьяне брали на себя.

К сообщению иерея Афанасия Морозова были приложены расписки членов причта о согласии обратить старую церковь в кладбищенскую, а также приговор сельского общества: «1870 года июля 29-го дня мы, нижеподписавшиеся, Московской губернии Коломенского уезда Акатьевской волости общество крестьян села Белые Колодези, быв сего числа собраны старостою нашим Иваном Андреевым, в присутствии отца благочинного, васильевского священника Михаила Васильевича Спасского, с прискорбием выслушали указ Московской консистории по делу о назначении сноса нашей старой Успенской церкви. По состоявшемуся 6 мая решению нашего епархиального начальства… будто бы мы – общество прихожан – отказываемся оную деревянную церковь поддерживать на собственный счет и отказываемся несостоятельностью в приличном ее благости виде хранить постоянно. Вследствие чего мы, общество крестьян, посоветовавшись, единодушно… определили просить наше епархиальное начальство о следующем:

1). Оставить нашу старую, еще благовидную и неветхую деревянную церковь в неприкосновенном виде, обратив оную в кладбищенскую, по тому уважению, что мы по давности и дорогим для нас воспоминаниям имеем сильную привязанность к нашему старинному храму Божию.

2). Коли потребно будет назначить ремонт того храма, мы, нижеподписавшиеся крестьяне, добровольно произвели среди себя, прихожан, складочную сумму в изобильном количестве для новой, почти уже законченной, церковной ограды с роскошными церковными решетками. И уже не было никакой нужды в ломке старого храма ради сей ограды.

3). Мы, все общество прихожан, на свой счет желаем постоянно поддерживать и украшать наш старый храм в прежнем виде и не желаем разобрать оный.

Поручаем… нашему духовному отцу, приходскому священнику Афанасию Морозову, пойти с особым прошением пред лицом преосвященнейшего владыки об оставлении старого храма в целости и нетронутости».

Далее следовали подписи крестьян. Это постановление было, что называется, «лыко в строку» – решение консистории состоялось почти сразу же, и 27 августа 1870 года уже было вынесено постановление: «Согласно прошению причта Успенской церкви села Белые Колодези и прихожан дозволить деревянную церковь в их селе оставить в существующем виде».

Годом позже, 9 сентября 1871 года, староста Успенской церкви Иван Тихонович Мосолов, писал благочинному, священнику Михаилу Спасскому: «Имею честь объяснить вам, что ветхий храм во имя Успения Божией Матери, принадлежащий к кладбищу, общество села Белые Колодези обещало епархиальному начальству возобновить и на будущее время поддерживать на пожертвованные на сей предмет деньги. Уполномоченный от сельского общества Иван Ипатович Левшин в настоящее время приступил к возобновлению храма и начал разбирать стены храма, а между тем в храме находится несколько икон и другое церковное имущество, которое легко может быть утрачено. Мне же до сих пор объявлено не было, разрешило ли епархиальное начальство по просьбе крестьян возобновить храм и каким порядком при этом руководствоваться, либо разрешило оный храм разобрать, согласно прежним постановлениям и резолюциям, чтобы употребить материал на построение ограды, которая далеко еще не окончена.

Кладбищенский храм наш до того ветхий, что требует не ремонта, а капитальной перестройки. Низ храма почти целиком сгнил. Крыша во многих местах течет. Коли выйдет разрешение епархиального начальства на ремонт, то следовало бы прислать архитектора-инженера, чтобы осмотреть и узнать, как следует исправить храм. Иначе он может легко упасть окончательно, да еще может быть несчастный случай, а иконостас и прочие находящиеся в храме иконы и предметы могут быть повреждены и поломаны.

Дабы мне за все возможное из описанного мною выше, как исправляющему должность старосты, не подвергнуться какой-либо ответственности, покорнейше прошу Ваше Высокоблагословение мое объяснение прислать на рассмотрение епархиальному начальству, со стороны которого учинилась бы обо всем вышеописанном резолюция».

Вскоре после этого уже священник Афанасий Морозов писал благочинному, что «села Белые Колодези прихожанами, на основании указа консистории от 22 сентября 1871 года, преступлено было к рассмотрению ветхостей и исправлению оных. Сняв немного теса с бревен, оказалось, что значительная ветхость заметна во всем северо-восточном углу храма, и требуется значительное исправление оной, но так как прихожане находят себя не вправе производить такие работы без разрешения епархиального начальства, то и считаю о сем до сведения вашего Высокоблагословения донести».

Решением Духовной консистории от 27 сентября 1871 года была вынесена резолюция: «Учинить следующее: дозволить прихожанам села Белые Колодези Коломенского уезда исправить за их счет ветхую деревянную Успенскую церковь в их селе».

Попытка сохранить старую церковь была предпринята всерьез, и на какое-то время Успенский деревянный храм действительно сохранялся при кладбище. Он даже попал вместе с остальными в «Перечень действующих церквей Московской губернии», изданный И.А. Благовещенским в 1874 году, но позже уже ни в каких документах не упоминается. Скорее всего, старая Успенская церковь прекратила свое существование в конце 1870-х годов, став жертвой большого пожара, испепелившего село в 1879 году.

Это «огненное разорение» нанесло сильнейший удар по Белым Колодезям, где до того процветала фабричная промышленность. В селе до пожара работало три десятка мануфактур, и пусть они не могли тягаться с озерскими фабриками размахом производства и величиной оборота денег, но все же где работают хоть какие-то деньги, там сказываются последствия их присутствия. После пожара в селе уцелело лишь несколько предприятий, в точности по присловью: «Раз, два – и обчелся». Пожар спалил амбиции клана Мосоловых, погубив их фабрики, а вместе с ними пошла под откос и местная благотворительность. От былых до «пожарных» дней осталась парочка фабрик, но были они небольшие, не приносившие значительной прибыли.

Судя по записи в клировой ведомости 1899 года, деревянная церковь уцелела в то время, когда в селе буйствовал «красный петух», как тогда называли пламя пожара. Но сельское общество, лишившееся местных фабрикантов и капиталистов, потерявших свои предприятия, уже не смогло содержать деревянное здание в должном порядке, как прежде сулило епархиальному начальству. По этой причине, без особой помпы и пафоса общество прихожан согласилось старую церковь упразднить и коловшее взор своим неряшливым видом строение разобрать, снеся и сам фундамент, как говорится, заподлицо. В клировой ведомости так и записано, что «Успенский храм села Белые Колодези построен в 1858 году тщанием и иждивением прихожан Тихона и Ивана Мосоловых вместо упраздненной по ветхости деревянной церкви, каковая была построена в 1764 году». Можно сказать, ее история на этом закончилась. Иное дело каменный храм в селе! Ему еще только предстояло пережить разорение, закрытие, опасность разрушения и возрождение к духовной жизни.

Старый батюшка Афанасий Морозов, принявший приход от своего тестя в 1846 году, честно прослужив 38 лет на одном приходе, почил в 1884 году, оставив вдову в разряде сиротствующих при храме. К сожалению, из сохранившихся клировых ведомостей не видно, кто заменил покойного отца Афанасия на приходе – лакуна отсутствующих документов простирается на целое десятилетие.Тольковдокументах, относящихся к 1899 году, сказано, что в 1895 году на штатное место священника при Успенской церкви в селе Белые Колодези был определен иерей Павел Дмитриевич Левитский. Происходил он из семьи священника, а учился, как и его предшественники, в Спасо-Вифанской духовной семинарии, которую окончил по второму разряду. Сан отец Павел принял не сразу, а сначала долго учительствовал, получив право на звание «учителя уездного училища», сдав экзамены испытательной комиссии при Мо- сковском университете. Преподавал русский язык в Клину и Звенигороде. Так и служил без малого десять лет «весьма успешно, при отличном поведении», как записано в служебном формуляре, до самого 1887 года, когда стал добиваться рукоположения.

Трудно сказать, что именно послужило принятию такого решения. Священство тогда «вышло из моды», и учитель, бывший у начальства на хорошем счету, живший в городе, занимавшийся благим делом, решивший вдруг служить в храме, согласившись на жизнь сельского батюшки, должен был иметь для этого весьма вескую причину. Хотя бы для того, чтобы объясниться с семьей – а у Павла Дмитриевича уже была жена и дочь, и им предстояло следовать за ним.

Высокопреосвященный Иоанникий, митрополит Московский, 13 декабря 1887 года назначил Павла Дмитриевича священником в храм села Болычово Можайского уезда, а 22 декабря владыка Александр, епископ Можайский, рукоположил его в сан.

8 февраля 1892 года высокопреосвященным Леонидом, митрополитом Московским, отец Павел Левитский был награжден набедренником за усердную службу, а летом того же года его перевели в село Красноводово того же Можайского уезда. Еще три года спустя, 31 августа 1895 года, он получил назначение в село Белые Колодези Коломенского уезда, к Успенской церкви. Той же осенью его определили в законоучители при местном мужском училище. С ним приехали жена Серафима Даниловна, дочь Елена, которую отдали в местное народное училище, и маленькая дочка Ольга. Старшая дочь Мария была отдана в епархиальное Филаретовское училище, где содержалась на средства отца. Уже на приходе в Белых Колодезях у семьи Левитских родилась еще одна дочка, Лидия.

Надо заметить, что своей педагогической деятельности отец Павел не оставлял, и всюду, где ему доводилось служить, он еще и преподавал в местных училищах, принадлежавших разным ведомствам. К моменту его перехода в Белые Колодези в селе уже несколько лет существовало земское церковноприходское училище, в котором преподавали Александр Арсеньевич Садиков и Елизавета Матвеевна Семеновская. Было еще народное училище, в которое, как мы помним, для получения начального образования супруги Левитские отдали свою дочь Елену. В нем преподавал учитель Осипов, много лет проживший в Белых Колодезях и великолепно знавший всю округу и людей. Он оставил подобие краеведческих заметок.

Дьяконом на приходе служил Николай Григорьевич Любимов. По традиции, сложившейся в этом приходе, он обучался в Вифанской духовной семинарии, но курса там не окончил. В 1889 году Николай Григорьевич вышел из третьего класса, польстившись на вакансию дьякона. Высокопреосвященный Иоанникий 29 мая 1890 года назначил его на дьяконское место к Успенской церкви села Белые Колодези, а владыка Виссарион, епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, 8 июня 1890 года рукоположил Николая Григорьевича в сан дьякона. Так же, как и отец Павел Левитский, дьякон Любимов преподавал ЗаконБожий, но только в местном женском училище. За усердие в этом деле он был премирован Коло- менским училищным советом 25 рублями. Женат отец дьякон был на Надежде Константиновне, дочке московского священника. У них были дети: Вера, Сергей, Владимир, Константин.

Псаломщиком служил родственник отца дьякона, Дмитрий Константинович Любимов, должно быть, кузен Николая Григорьевича.

Сын отца дьякона, Дмитрий Любимов, учился в Московской духовной семинарии, но из первого класса был исключен в 1892 году «по малоуспешности». Чем он занимался последующие шесть лет, теперь нельзя узнать, а только 3 июля 1898 преосвященный Нестор, епископ Дмитровский, определил его в псаломщики к Успенской церкви в Белые Колодези. Полугодом позже тот же епископ посвятил Дмитрия Любимова в стихарь.

Штатной просфорницей при храме состояла дочь священника девица Софья Федоровна Троицкая, покойный родитель которой служил в селе Настасьино. В просфорницы Софью Федоровну определил своим указом от 15 сентября 1899 года владыка Нестор.

Сиротствующими и заштатными при Успенской церкви числились: псаломщик Иван Александрович Спасский, прослуживший в должности 22 года, с 1866 года по 8 октября 1888 года – дня, когда он из-за болезни был выведен за штат. Сын его, Сергей, которому исполнилось 18 лет, учился на казенный счет в третьем классе Московской духовной семинарии. У заштатного псаломщика, помимо супруги Марии Алексеевны, еще на шее были сын Алексей, учившийся за отцовский счет в Коломенском духовном училище, да две дочери – Валентина 12 лет и Александра 8 лет.

В том же списке заштатных и сиротствующих был записан сын умершего псаломщика Петра Васильевича Никольского Сергей Петрович Спасский вместе со своей супругой Татьяной Стефановной. В том списке имеется пометка о том, что покойный псаломщик Никольский служил с 4 октября 1852 года по самый день своей смерти, последовавшей скоропостижно 19 сентября 1897 года.

Известно также, что стало с семейством умершего в 1884 году священника Афанасия Морозова. Вдова его, Александра Егоровна, которой в 1899 году исполнилось 73 года, осталась жить на родном приходе, где родилась и выросла в доме отца и вышла замуж за его преемника. Вся ее жизнь так и прошла в Белых Колодезях. При матери жила оставшаяся незамужней дочь Анна, которой самой уже было 40 лет. Ее старшая сестра Мария Афанасьевна, как следует из ведомости, «состояла учительницей в Москве».

В ближайшем соседстве с Морозовыми обитали члены семьи дьячка Матвея Алексеевича Орлова, умершего в 1883 году. Это вдова дьячка Ксения Петровна и дети: сын Иван с женой Анной, дочь Евдокия, другой сын Дмитрий и еще одна дочь Анна.

Время на рубеже XIX и XX веков было непростым для всех, кто состоял в причте храма. Грозные предзнаменования больших бед виделись многим, но, как это часто бывает, тогда не слышали гласа благоразумных. Приход жил своей жизнью, да только ее уклад все заметнее менялся.

Из села народ стал подаваться на заработки, благо было куда. Судя по «Справочным книгам Санкт-Петербургской купеческой управы», в столице сложилось целое землячество, состав-ленное из торговцев вином, выходцев из Горской и Акатьевской волостей Коломенского уезда. Вот как их описывали: «Сначала в целовальники шли одни гнусные промышленники, развратившиеся от городской жизни, потом в разных местностях сделалось обычаем вместо заработков ходить в города в целовальники, и, наконец, появились целые села, откуда на всю Россию выходили целовальники». В 1873 году такого рода предпринимателей – выходцев из сел и деревень Горской волости Коломенского уезда – в Петербурге было 33 человека, а из одного только села Белые Колодези Акатьевской волости 29 душ. И это только те, кто выбирал «промысловые свидетельства», то есть вел торг. У них еще служил не один десяток конторщиков, приказчиков, буфетчиков, подавальщиков, половых и всяких там «мальчиков на побегушках», которые набирались из земляков и по родне. Так что более ста или даже двухсот человек, рожденных в Белых Колодезях, обживались в столице, торгуя в питейных заведениях.

Для тех, кто был не так боек, чтобы вести винный торг, путь лежал на фабрики в Озеры, где они проводили большую часть времени, совсем забросив крестьянские наделы. Очень редко заглядывали те, кто уходил в Коломну, вернее в Боброво, на механический завод братьев Струве. Тем, кто умел работать «по металлу», разбирался в механическом деле и не лодырничал, на заводе платили куда больше, чем на ткацких фабриках. Уйдя на заработки, такие люди считались все еще прихожанами Успенской церкви и в бумагах писались крестьянами Акатьевской волости, хотя на самом деле селились ближе к заводу или в Озерах при фабриках.

Все это плохо отражалось на жизни прихода. Фабрично-заводские люди заводили на селе порядки, которых прежде не видывали. Заметно усилилось пьянство, ибо кабацкий промысел процветал не только в столицах. В Белых Колодезях, где проживало 868 мужчин и 851 женщина, было несколько трактиров и распивочных.

По мере общего удорожания жизни доходы церкви не росли, так как вся деятельность прихода была мало приспособлена к столь кардинальным и быстро происходившим изменениям сельской жизни. Основой прежнего благополучия причта была «пропорция» земельной собственности. Имелась она и у Успенского храма в Белых Колодезях, однако проку от нее было мало. Причт располагал 350 квадратными саженями усадебной земли, 34 десятинами (десятина примерно равна гектару) пахотной и полутора десятинами сенокосной земли. Да только проку в том было мало – церковный надел находился рядом с селом, при дороге, поэтому ежегодно подвергался потравам. Поменять участок было невозможно, обрабатывать невыгодно, в аренду эту землю взять охотников не находилось. Поэтому землю фактически забросили. Был еще, правда, капитал, составленный из банковых билетов на сумму 7133 рубля, который давал проценты. Но выходило тех процентов по 272 рубля в год, и делить их следовало между священником, дьяконом, двумя псаломщиками и просфорней. Что-то давали требы, что-то бросали в кружку, опять же несколько раз в год «ходили по приходу», однако все это было мизерно и ненадежно. От этого и в ведомости было записано, что «содержание причта недостаточное». Приходилось всячески «маневрировать», сокращая расходы.

Если раньше сельское священство жило в своих домах, построенных на усадебной земле, принадлежавшей церкви, то с наступлением XX века священнослужители всячески пытались избавиться от собственной недвижимости, за которую надо было платить обязательные страховые суммы и налоги на имущество. Дома продавались в собственность прихода, и теперь свя- щенник, получив в руки некоторую сумму денег, клал ее в банк под проценты и, получая с этого прибыль, «затыкал дыры семейных бюджетов». В прежние времена при переводе на новый приход дом продавался, а в новом приходе выкупался у предшественника. Теперь же при переводе дом оставался в собственности прихода.

В приходе Успенской церкви села Белые Колодези наблюдался полный спектр вариантов имущественных владений. Церкви принадлежал старый дом, в котором квартировала семья священника Павла Левитского. В клировой ведомости отмечалось, что этот дом ветхий. Кроме него, церкви принадлежали каменная сторожка и деревянный сарай. Дьякон Василий Троицкий имел свой собственный деревянный дом, выстроенный на земле, принадлежавшей церкви. Оба псаломщика и просфорница (люди приезжие, малосемейные, в селе жившие недолго) вообще снимали у селян квартиры.

Новые времена грозно накатывали на старинное село и не несли они ничего хорошего для прихожан и причта. Впереди были войны, революция. С ними пришли голод и эпидемии, продразверстка, репрессии, раскулачивания, а венцом всего этого «букета» несчастий стало разорение и закрытие храма, аресты и казнь священников.

 

НОВОСТИ:

Рождественский концерт в Успенском храме села Белые Колодези 8.01.2017

Рождение новой части в Паткино 2.12.2016

Крестный ход во имя Димитрия Солунского 09.11.2016

День народного единства 5.11.2016

В отделе МВД России по г.о. Озёры прошла беседа на тему духовно-нравственного воспитания в семье 07.09.2016

Празднование Успения Пресвятой Богородицы 29.08.2016

Праздник Святой Троицы 23.06.2016